Читать онлайн «Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России». Страница 81

С глубоким возмущением возвратились члены депутации к Патриарху и доложили ему о провокационном образе действий архиепископа Евдокима. Патриарх с обычной своей добродушной улыбкой сказал: «Так я и предполагал обман; от Евдокима другого и ожидать было нельзя». Но провокация пошла гораздо далее, чем можно было предполагать.

Через ряд дней в советских газетах появилось «интервью» архиепископа Евдокима, в котором он, в связи с указанным заседанием смешанной комиссии, заявил, что будто бы теперь «даже такие ближайшие сотрудники Патриарха, как епископ Иларион, пришли к убеждению необходимости, ради пользы Церкви, отречения Патриарха от власти и что они уже уговаривали Патриарха согласиться на это отречение». Конечно, возмущению этою клеветою архиепископа Евдокима среди участников комиссии и Патриаршего церковного Управления не было конца. Предпринят был ряд попыток поместить в советских газетах опровержение, но так как этот провокационный акт был сделан в контакте с ГПУ, то все попытки эти остались безрезультатными. Заметка же об этом «интервью» стала известна, конечно, не только по Москве, но и по всей России. В Москве, где очень хорошо знали истинное положение дела, никто в церковном мире этой заметке не поверил, но в провинции, где привыкли верить печатному слову и где епископа Илариона близко не знали, нашлось немало простодушных людей, которые не могли допустить, чтобы архиепископ говорил чистую ложь, и сами поверили этой лжи и стали невольными распространителями якобы достоверных слухов о мнимой неустойчивости незабвенного, неустрашимого и твердого, как скала, духом архипастыря – беспредельно преданного Святейшему Патриарху Тихону ближайшего его помощника.

Освобождение Святейшего Патриарха из заключения было происшествием совершенно неожиданным не только для всей Советской России, но даже и для самих советских властителей. Последние три-четыре месяца перед этим событием предвещали совсем другое. Были налицо все признаки, что советская власть энергично подготовляет общественное мнение к предстоящей смертной казни Патриарха. Верховный Суд уже объявил о предстоящем вскоре судебном процессе против Патриарха, и вслед за этим центральные советские газеты «Известия» и «Правда», а также и провинциальная пресса начали изо дня в день помещать статьи и заметки с самой яростной клеветой на Патриарха, представляя его как самого злостного и опасного государственного преступника. Среди этих статей и заметок особенно злобны были статьи главарей самозванного обновленческого церковного управления: Красницкого, Введенского, епископа Антонина. От лица всевозможных рабочих организаций начали печататься резолюции против Патриарха такого же злобно-клеветнического характера. По аналогии с предшествующими политическими показательными судебными процессами для всех было ясно, что готовится в самом близком времени показательный судебный процесс – инсценировка для кровавой расправы с Патриархом. Не довольствуясь политической дискриминацией Патриарха, советская власть задумала дискриминировать Патриарха еще в чисто церковном порядке. Она хотела, чтобы на предстоящем судебном процессе был приговорен к смертной казни не Патриарх Всероссийский, а просто отвергнутый и осужденный как бы всею официальною Русскою Церковью, лишенный ею, во мнимо каноническом порядке, Патриаршего сана и монашеского чина рядовой гражданин Беллавин. С этой целью, по поручению советской власти, самозванное обновленческое церковное управление созывает в мае 1923 года большое сборище, наименованное им «Вторым Поместным Собором Русской Церкви», на котором обновленческие главари, угрожая собравшимся репрессиями ГПУ, добиваются провозглашения Патриарха лишенным патриаршего сана и монашеского чина. Один из бывших на этом «соборе» молодых епископов – Иоасаф (Шишковский) рассказывал мне лично, как произошел этот акт. Главари «собора» Красницкий и Введенский собрали для сего совещания всех присутствовавших на «соборе» епископов, и, когда начались было многочисленные прямые и непрямые возражения против предложенной этими главарями резолюции о низложении Патриарха, Красницкий совершенно открыто заявил всем присутствующим: «Кто сейчас же не подпишет этой резолюции, не выйдет из этой комнаты никуда, кроме как прямо в тюрьму». Терроризованные епископы (в том числе и сам Иоасаф) не нашли в себе мужества устоять перед перспективой нового тюремного заключения и каторжных работ концентрационного лагеря и… подписали, хотя почти все они в душе были против этой резолюции. Ни для кого из церковных людей не было сомнения, что этот приговор «собора» был сделан по прямому заданию советской власти и что теперь нужно со дня на день ожидать судебного процесса и кровавой расправы над Патриархом. Однако неожиданно вместо этого появляется официальное сообщение Верховного Трибунала о временной отсрочке предположенного судебного процесса. Но и это было понято в церковных кругах как знамение особо тщательной подготовки большевиков к этому процессу. На самом деле это было следствием совершенно внезапного переворота в планах советских властей. Под влиянием западноевропейского общественного мнения, с которым тогда большевики были принуждены еще считаться, кремлевские властители нашли необходимым отказаться от намерения учинить над Патриархом смертную казнь и даже от мысли осудить его на длительное тюремное заключение. Принят был другой план действий. Решено было окончательно дискриминировать Патриарха политически, так чтобы он лишился всякой притягательной силы для противников советской власти, а затем выпустить его на свободу, но на таком положении, чтобы его на законном основании можно было снова в любой момент лишить свободы – именно как сознавшегося преступника, ожидающего суда, и только временно и условно, до суда, выпущенного на свободу. С этой целью они добились от Патриарха того, чтобы он подписал заявление Верховному Трибуналу с признанием всех возведенных на него в обвинительном акте обвинений, «с покаянием в них и с отречением от сочувствия монархическим идеям и стремлениям», завершавшееся указанием, «что он отныне не враг советской власти».

По каким психологическим мотивам и в каких условиях подписал Патриарх Тихон это заявление? Он, насколько я знаю, никогда и никому об этом ничего не говорил (а спрашивать его об этом было бы крайне неделикатно), но никогда он и не отрицал, что действительно подписал его, но только не раз разъяснял буквально следующее: «Я написал там, что я отныне – не враг советской власти, но я не писал, что я друг советской власти» (как потом, замечу мимоходом, это должен был сделать впоследствии митрополит Сергий).