Читать онлайн «Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»». Страница 29

Советский Союз был удовлетворен результатами съезда, который в коммунистической прессе провозгласили вестником победы и долгого, стабильного мира, основанного на сотрудничестве «большой тройки». Перед конференцией Молотов проинструктировал своих дипломатов о том, что конференция является «большим событием в жизни Народного комиссариата иностранных дел» и «все сотрудники НКИДа должны с ней подробно ознакомиться… и, по возможности, внести предложения по воплощению в жизнь ее решений»38.

Англичане и американцы горячо восхищались работой Молотова на московской конференции. Как вспоминал Арчибальд Кларк Керр, британский посол в Москве: «Молотов провел заседание очень искусно и тактично. Атмосфера становилась все приветливее, все материи, которые казались колкими, были отложены. К ним возвращались, лишь подкалывая друг друга за разговорами за пищей и вином. То, как он руководил дебатами, вызвало у нас уважение, а в конце даже нежность»39.

Американский посол Аверелл Гарриман заключил, что конференция «практически приблизилась к той неформальности, что присуща дискуссиям между нами и англичанами». А его заместитель Чарльз Болен отметил, что она «стала знаком, что СССР вернулся в общество наций полноправным членом с осознанием всей ответственности»40. Энтони Иден, докладывая в палате общин о конференции, не скупился на похвалы в адрес Молотова: «Мне еще не доводилось заседать при председателе, который проявил бы больше искусства, такта и рассудительности, чем г-н Молотов, и я должен заявить, что именно благодаря его руководству длинной и сложной программой мы обязаны значительной мерой того успеха, что мы достигли»41.

В числе поклонников советского наркома оказалась дочь Гарримана Кэтлин, которая сопровождала миссию отца в Москве во время войны. Она находила Молотова любезным, утонченным и наиболее приятным из всех советских руководителей. «У Моли, – так она его называла, – чертовски забавное чувство юмора и красивые, блестящие глаза». Именно Молотов, как правило, председательствовал на дипломатических ужинах, которые устраивала советская сторона. Один из таких приемов посетил Сталин. «Пили за всех, – рассказывала Кэтлин в письме подруге Памеле Черчилль (невестке английского премьера), – и Сталин повел себя очень смешно, когда Моли встал и поднял бокал, обратившись к Сталину с обычной короткой фразой: «За нашего великого вождя». Сталин выпил и ответил: «Я-то думал, он скажет что-то хорошее про меня!» Молотов хмуро парировал: «Это – всегда хорошо!» По-моему, вышло очень забавно»42.

Чешский историк Войтех Мастны, который, в принципе, Молотова не любит, рассказывает о конференции так: «Московская встреча отличается от всех тем, что только там вопросы были четко сформулированы, методично обсуждались и стороны искренне стремились договориться… Молотов показал себя в Москве наилучшим образом – этот комплимент едва ли можно сделать его английским и тем более американским коллегам. Благодаря первоклассной советской дипломатии… Сталин мог с уверенностью в своих силах смотреть на грядущие переговоры с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране»43.

Иран был оккупирован союзными войсками с 1941 г., и советскому посольству в Тегеране сама судьба велела стать местом проведения следующего саммита, поскольку это позволяло Сталину поддерживать прямой контакт с московским Генштабом. Установленной программы встреча не имела; Сталин, Рузвельт и Черчилль общались на самые широкие темы. Поначалу в обсуждениях доминировала тема второго фронта, поскольку советский вождь добивался – и быстро добился – от союзников «железного» обязательства о вводе войск во Францию в 1944 г. Взамен Сталин пообещал как можно присоединиться к войне против Японии после разгрома Германии.

Для будущей политики Большого альянса особое значение имели три тегеранские беседы. Во-первых, Сталин и Рузвельт обменялись мнениями о предложенной американским президентом концепции управляющей организации, созданной сильными державами для регулировки послевоенного порядка – подобный проект звучал в ушах советского вождя музыкой. Во-вторых, Сталин неоднократно настаивал, что после заключения мира необходимо применить к Германии суровые штрафные меры. Генсек был убежден, что Германия будет оправляться лет пятнадцать–двадцать, а потом начнет третью мировую войну, если не предпринять мощные превентивные шаги. В-третьих, Советы требовали признать границы с Польшей по состоянию на июнь 1941 г. В качестве компенсации за потерю Западной Белоруссии и Западной Украины Сталин хотел уступить полякам немецкие территории и, чтобы еще сильнее подсластить пилюлю, был готов вернуть Польше те приграничные земли, которые находились под контролем СССР, но большинство местного населения составляли этнические поляки. Но по фундаментальному вопросу об удержании территориальных притязаний, содержащихся в советско-германском пакте, уступок не предполагалось.

Ни Черчилль, ни Рузвельт не возражали особо против сталинских планов в отношении Польши, однако вопрос о том, признает ли Запад советско-польскую границу 1941 г., остался нерешенным. То же самое можно сказать и об остальных политических темах, затронутых в Тегеране. Тем не менее тегеранская встреча, наряду с московской, обозначила новую, трехстороннюю фазу в советской внешней политике – СССР был тогда увлечен идеей о том, что облик послевоенного мира можно определить уже во время войны на переговорах «Большой тройки», которая совместными усилиями станет следить за созданным ею же международным порядком.

Молотов и Сталин так активно продвигали проект Коалиции с Великобританией и США в мирное время, поскольку боялись новой немецкой агрессии. Впрочем, этот страх понятен, учитывая, насколько пострадал СССР из-за войны. Уже второй раз на протяжении одного поколения на Россию (теперь именовавшуюся Советским Союзом) нападала Германия. По мнению Сталина, после Первой мировой Антанта не применила в отношении немцев необходимых карательных мер. Он считал, что германскую угрозу будет необходимо контролировать на основе долгосрочной программы по неуклонному ослаблению этой страны. Центральным пунктом такого проекта служила политика раздела Германии, который была возможна – и выполнима – лишь при условии длительного сотрудничества «Большой тройки». Раздел Германии также затрагивал вопрос о сферах влияния, поскольку было логичным предположить, что обособленные немецкие области попадут под крыло той или иной сверхдержавы.

Задача о том, как при выделении сфер влияния не допустить конфликта сверхдержав, составляла основную тему размышлений Литвинова о послевоенном мире. Литвинов предлагал не смешивать интересы сверхдержав и откровенно обсудить решения по поводу сфер влияния, или, как он их называл, «зон контроля». «Цементным раствором», который скрепит все эти проекты, станет общий для всех сверхдержав интерес по поддержанию мира и безопасности44.