Читать онлайн «Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII». Страница 38

Душевный дискомфорт, который ощутил Берти, услышав эту историю, был таким же нестерпимым, как и его переживания о судьбах Франции в 1870–1871 годах. Его «иностранная любовница» стала жертвой вооруженных до зубов пруссаков, и Берти бы рад был вмешаться и осадить ее врагов, но приличия требовали, чтобы он оставался в стороне и смиренно наблюдал за происходящим насилием.

Не встречая сколь-нибудь серьезного международного неодобрения, пруссаки устроили хорошую взбучку сладострастной Франции, второй родине Берти. А вскоре, что еще хуже, не дожидаясь, пока Пруссия прекратит боевые действия, сами французы устроили себе жестокое изнасилование.

Самое страшное в истории XIX–XX веков групповое нападение на Париж началось почти сразу после того, как Наполеон III сдался при Седане 1 сентября 1870 года. Пруссаки ринулись на запад, в сторону Парижа, почти не встречая сопротивления плохо подготовленной французской армии. Все это в точности повторится в 1914 и 1940 годах[213]. Уже к 19 сентября столица Франции была взята в кольцо, и началась четырехмесячная осада.

В 1870 году защитить Париж было легче, чем в 1940 году, поскольку город был окружен укреплениями и более чем десятком крепостей; большинство из них представляли собой типично французские бастионы в форме звезды, которые с воздуха похожи на черепах из красного кирпича. К сожалению, когда Франция вступила в войну с Пруссией, большинство фортов осталось без вооружений, поэтому в конце лета 1870 года пушки пришлось перетаскивать из стратегически менее важных регионов или поспешно отливать в кустарных оружейных мастерских, наспех сооруженных в Париже, в том числе и в Лувре, где под рукой всегда был запас бронзы – в дворцовых залах было много скульптуры.

Тем временем в отсутствие регулярных войск, сдавшихся врагу, Париж был вынужден создавать необученные полки из гражданских лиц, которым – по законам новой республики – было разрешено избирать офицеров. Пожалуй, не лучший способ назначения командиров в условиях организации городской самообороны.

Идея равенства полов уже начинала просачиваться во французское общество, поэтому была сформирована и женская бригада, так называемые Amazones de la Seine[214]. У них была своя униформа: черные брюки с оранжевыми полосками, черная куртка с капюшоном и черная шляпа с оранжевой отделкой. Все это было в высшей степени эгалитарно, но в официальном постановлении (очевидно, написанном мужчинами) было заявлено, что наряду с защитой городских бастионов «легкими ружьями» женщины должны «оказывать комбатантам… все необходимые домашние и сестринские услуги, если только они совместимы с военной дисциплиной». Городские власти сочли необходимым указать, что дамы призваны не для того, чтобы сделать караульную службу веселым развлечением.

Когда обо всем этом услышали в модернизированной, высокообученной прусской армии, их генералы, должно быть, захихикали под своими остроконечными шлемами. Тем не менее к тому времени, как немцы расположились на постой в комфортабельном дворце Версаля и заняли многочисленные деревеньки в окрестностях Парижа, в городе насчитывалось около 400 000 официально зачисленных в ряды самообороны гражданских лиц, три четверти из них были совершенно необученными.

Берти одним из первых услышал тревожную новость – 13 октября замок Сен-Клу, где его с родителями так по-королевски развлекали Наполеон и Евгения в 1855 году, был уничтожен артиллерийским огнем. Только не прусским, а французским. Замок стоял на холме с видом на Сену и использовался противником как наблюдательный пункт, поэтому лишенные сентиментальности парижане, для которых дворец (где еще оставалась бесценная мебель) был не более чем напоминанием о легкомыслии Наполеона, нещадно его бомбардировали. Спустя несколько часов он превратился в тлеющие руины. Должно быть, для Берти – ив еще большей степени для сбежавшей Евгении – это было недвусмысленным намеком на то, что их безмятежная парижская жизнь осталась в прошлом[215].

Всю следующую осень и безжалостно суровую зиму никто в Париже уже не наслаждался разгульной жизнью, которой славился город в предыдущие два десятилетия наполеоновского правления. Все, кто смог, отправились в изгнание на юг и запад, подальше от пруссаков, в то время как оставшиеся в городе парижане медленно погружались в пучину болезней и голода. Конечно, как и при многих осадах, болезни и голод тоже распределялись по классовому признаку. Те, у кого были деньги или влиятельные друзья, могли найти еду и дрова. Почти у всех парижан были родственники, служившие в войсках, которые предпринимали отчаянные попытки выбить оккупантов, и все жили в страхе постоянных бомбежек с прусской стороны.

Город превратился в огромную военную базу – ополченцы стояли лагерями в парках, проходили военную подготовку на бульварах, проститутки исчезли с улиц и засели за шитьем военной формы в мастерских, кафе закрывались в десять часов вечера, плейбои выходили на боевые дежурства или отсиживались дома.

Почти полгода завоеватели, подтягивая свежие силы и пополняя запасы оружия и продовольствия, все туже сдавливали кольцо осады, оставляя парижан без помощи извне. Поначалу жители питались почти нормально, благодаря множеству мелких хозяйств внутри кольца укреплений, но вскоре запасы истощились, и потребовались новые источники белка. Все четвероногие существа стали потенциальной добычей. Из тысяч быков и лошадей, что тянули телеги и кареты, забоя избежали только использовавшиеся для военных нужд.

Домашние животные были съедены, и в заметке от ноября 1870 года сообщалось о том, что в мясной лавке на бульваре Рошешуар, в бедняцком квартале на севере Парижа, открыта торговля мясом собак, кошек, крыс и даже воробьями на палочке. На площади перед Отель-де-Виль (мэрией) открылся крысиный рынок. Покупатели могли выбрать грызуна из битком набитой клетки, которого затем душил (видимо, сытый) бульдог, – и, вуаля, готовый ужин.

Между тем из пернатых в городе остались только голуби. Почтовые голуби были жизненно необходимы для связи с внешним миром, поэтому их убийство было приравнено к особо тяжкому преступлению – подумать только, ведь эта птица на вашей тарелке могла бы служить курьером, доставляя новости о передвижениях прусских войск[216]. По той же причине в оккупированной зоне пруссаки ввели смертную казнь для всех, кто держал голубей, – в XIX веке это было равносильно нацистскому запрету на владение радиотехникой.

Чтобы помочь парижанам приспособиться к новой кухне, газета Le Quotidien des Nouvelles («Котидьен де Нувель») публиковала рецепты.