Читать онлайн «Русское оружие.Из записок генерального конструктора ракетных комплексов». Страница 10

А что же с „Окой“, которой он отводит оставшуюся сумбурную часть невежественного ответа? Тут он прибегает к подтасовке фактов. Ни с какой „лёгкой головкой“ ракета „Ока“ не могла лететь „только на 500 километров“ — это я вновь могу сказать категорично как главный конструктор „Оки“. Ни двигатель, ни масса твёрдого топлива, ни конструктивные особенности не позволяли преодолеть ей такое расстояние. Горбачёв манипулирует разными понятиями, уводит внимание в сторону от сути. Вот он „останавливает процесс с „Окой“, которая уже стоит на вооружении и летает. Он это делает потому, что ему сообщили, будто есть техническое решение по модернизации ракеты „Ланс“. Тут надо пояснить, что американцы действительно только собирались модернизировать эту ракету, после чего она могла бы иметь дальность стрельбы 450–470 километров. Но мы знали, что у американских конструкторов эта работа продвигалась с большим трудом, она даже не дошла до стадии испытаний, и даже на этапе эскизного проекта „Ланс-2“ не имел тех достоинств, которые отличали наш комплекс, который уже стоял на вооружении. Как же можно было решиться на такое — обменять огромный арсенал готовых боевых ракет на чьё-то техническое решение?.. Горбачёвское словоблудие в данном случае легко проявляется, потому что в самом Договоре по РСМД — международном документе строгом и понятном — нет, разумеется, ни слова о „страшной“ ракете „Ланс“, а вот реальная „Ока“ вписана в договор и была предательским росчерком пера приговорена к уничтожению!

После известия о решении ликвидировать ОТРК „Ока“ я тотчас, как главный конструктор, обратился во все высокие инстанции. При встрече с главкомом Сухопутных войск генералом армии Е. Ф. Ивановским, командующим ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск маршалом артиллерии В. М. Михалкиным, начальником ГРАУ генерал-полковником М. Е. Пенкиным выяснилось, что с ними вопрос по „Оке“ не согласовывался. Все они были возмущены этим фактом. Откровенно говоря, у многих военных в этой ситуации более всего вызывала недоумение позиция Генерального штаба, который тогда возглавлял С. Ф. Ахромеев — о чём позже говорил Михаил Егорович Пенкин. Особенно энергично защищал „Оку“ мой давний знакомый В. М. Михалкин. Маршал артиллерии, он начал свою боевую биографию ещё подростком при обороне Ленинграда, был там контужен. Потом прошёл долгий путь до высокого воинского звания. В годы его командования ракетными войска ми и артиллерией Советской Армии наши взаимоотношения вполне можно было считать идеальными, столь хорошо мы понимали друг друга, что не в последнюю очередь влияло на регулярное поступление наших изделий в его войска. Именно Владимир Михайлович одним из первых назвал решение горбачёвской верхушки об уничтожении „Оки“ фактически преступным по отношению к армии и обороноспособности страны.

По мере обсуждения проблемы со многими высокопоставленными работниками в правительстве, среди военных, с представителями спецслужб достаточно быстро я пришёл к пониманию, что сделанного не исправить. Морально было нелегко смириться с необратимостью этого чудовищного процесса. Но, как говорится, поезд уже ушёл: теперь уничтожение ракетных комплексов „Оки“ было вопросом времени, оговорённого в Договоре. Кроме того, прекращались в рамках этого предательского документа все работы с ещё более совершенным изделием — „Окой-У“, а также и фронтовым оперативно-тактическим ракетным комплексом „Волга“. Наше предприятие буквально „подстрелили“ на взлёте. По прошествии двух десятилетий со времени тех событий с печалью иногда взираю на небольшой прямоугольник из мелованной бумаги под названием „Сертификат“, в котором на английском и русском языках написано: „Настоящий сертификат удостоверяет осколок (в сувенирном исполнении) советской ракеты OTP-23 (SS-23)“. Ракета уничтожена на месте ликвидации (Сарыозек) в соответствии с „Договором между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединёнными Штатами Америки о ликвидации их ракет средней дальности и меньшей дальности“. И внизу — факсимильная подпись заместителя министра оборонной промышленности СССР В. М. Плющикова. Сам осколок ракеты вмонтирован в прозрачный кубик на подставке. Мал этот кусочек металла, но ранил тогда он многих самим фактом решения об уничтожении совершенного оружия Сухопутных войск очень больно…

Я написал сразу в несколько высших инстанций свои соображения по поводу случившегося — в ЦК КПСС, руководству Военно-промышленной комиссии, нашему министру и министру обороны. В этих письмах я утверждал, что допущена серьёзная ошибка при подготовке проекта Договора, и что уничтожать этот ракетный комплекс нет оснований. Шифровки с моими письмами ушли по адресам. Конечно, я понимал, что шансов на обратный ход нет после подписания документа на таком уровне, но смолчать тоже не считал возможным.

О чём писал? Мысль пришла как-то исподволь, и она была простой — надо предложить сделать новую ракету, нет, не ракету, а новый оперативно-тактический ракетный комплекс. Это — главное. Возможно, такая идея по здравом размышлении со стороны может показаться театром абсурда. Это при том, что ещё стоят где-то на позициях новенькие ракеты — их сотни. Но их как бы уже и нет… И вот теперь надо думать, как сделать новые ракетные комплексы.

Все ракетные комплексы "Ока" по Договору должны были быть уничтожены в течение 18 месяцев. Поэтому мы с нетерпением продолжали ждать ответа на "письмо Горбачёву". Шёл уже 1988 год, наполненный многими событиями и переменами в общественно-политической жизни страны. Одно из тех, которые заметно повлияли на весь дальнейший ход событий в стране, — XIX Всесоюзная конференция КПСС. Меня избрали её делегатом от Московской области. Мог ли я думать, что, когда буду слушать в Кремлёвском Дворце выступления и споры адептов перестройки, буду присутствовать на одном из партийных собраний по подготовке предстоящих похорон надежд многих сограждан на лучшую жизнь, что именно эта конференция в какой-то мере предопределит коренные изменения и в моей жизни. Но это случится потом, а в тот период работа по-прежнему занимала большую часть моего времени. Распорядок дня был прежним, как и все предыдущие годы. Рабочие дни недели — по 12–14 часов, в субботу — до двух часов дня. В воскресенье — отдых.

Осенью того же года в преддверии 7 Ноября, как всегда, получил приглашение на праздничный приём в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Это были не очень частые минуты ощущения раскованности в обществе людей, которые играли ключевые роли в жизни государства и с которыми не всегда в обычной обстановке можно было найти общий язык. В этот же вечер или в день такого же праздничного приёма в канун Дня Победы, со многими важными персонами на верхнем этаже Кремлёвского Дворца съездов можно было пообщаться, поговорить о чём угодно.