Читать онлайн «Исповедь Джо Валачи». Страница 19

Смерть отца также помогла Валачи восстановить дружбу со старыми приятелями. Некоторые из них пришли на похороны отдать дань уважения покойному, а после похорон уже многие начали его сердечно приветствовать на улице. И вот вскоре после этого произошла судьбоносная встреча.

Через какого-нибудь одного парня, как это бывает, всегда знакомишься еще с кем-нибудь. И вот Редкозубый представляет меня Бобби Дойлу. Его настоящее имя было Джироламо Сантуччи. Был он когда-то боксером и выступал под именем Бобби Дойл. В те времена многие боксеры-итальянцы выступали под ирландскими именами, наверное, потому что их легче произносить. То, что Бобби Дойл бывший боксер, было видно по его разбитому носу. Он был очень вежлив, говорил медленно, к делу подходил издалека. Один раз он меня спрашивает: «Как твои ребята, с которыми ты воруешь?» и все такое прочее. Потом спрашивает, могу ли я срочно собрать шесть-семь надежных парней. Я отвечаю: «Могу собрать дюжину». Потом он спрашивает, какие у меня отношения с Фрэнком, имея в виду Фрэнка Ливорси. Я отвечаю: «Самые наилучшие. Это ведь он помог мне утрясти дела, когда я вышел на свободу. Меня тогда никто не тронул. А что?»

«Да, ничего, — говорит он. — Просто хотел узнать». Но по тому, как он говорил, я понял, что он о Фрэнке не слишком высокого мнения.

Я, конечно, иду к Редкозубому и говорю, что расклад мне не нравится. А сам все время думаю о том, что мне рассказывал в тюрьме Алессандро Воллеро о сицилийцах и неаполитанцах, а Бобби Дойл — сицилиец. Но Редкозубый говорит: «Ты спятил. Теперь все по-другому. Вся эта вражда в прошлом!» Другими словами, он говорит, что все теперь заодно.

Вообще-то, Алессандро был по-своему прав, но я тогда этого не знал. В душе они по-прежнему враги, только не показывали этого. Они, как и раньше, «любили» друг друга, но в отличие от времен Воллеро скрывали. Я говорю Редкозубому: «Не знаю, куда я лезу. Похоже, только я встану на чью-нибудь сторону, как сразу становлюсь лишним. Помнишь ирландцев?» Редкозубый говорит: «Если бы я был тогда рядом, у тебя не было бы неприятностей. Бобби Дойл и я за тебя ручаемся. Больше тебе ничего знать не надо».

Черт его знает, что происходит. Проходит еще время, и неожиданно Бобби велит мне повидать Тома Гальяно. Я знаю, что это бугор, но не знаю, где и у кого. Такой здоровый высокий парень, немного лысоват. Выглядел он как бизнесмен, да еще и занимался строительством. Впервые я встретил его здесь на 116-й улице через одного вышибалу. Мы с Ники Падовано, который был в моей шайке, однажды отделали пару профсоюзников, потому что те вставляли ему палки в колеса. Я ему понравился за то, что отказался от денег. Я не взял, потому что хотел, чтобы меня считали другом. Искал тогда людей, которые помогут бросить воровство, а за деньги друзей не найдешь. Надо, чтобы тебя считали достойным человеком.

Встречаюсь я с Томом Гальяно, а он говорит: «Пахнет дракой, и я уверен, что замешаны здесь те, кого ты не любишь», Спрашиваю: «Кто замешан?» А он и отвечает, что ребята вроде Чиро Терранова. Больше мне ничего не надо, и я говорю: «Записываюсь.» Он говорит, что один к миллиону, что у нас ничего не выйдет, но если выйдет, то дела пойдут, как по маслу. Потом прямо спрашивает, буду ли я стрелять, если меня попросят. «А вы для меня такое сделаете?» — спрашиваю. Он говорит, да. И я говорю, да. Вот и весь разговор.

Я так и не понимаю, куда впутался. Но с воровством пора завязывать. Дела-то все хуже. Пошел разговор о радиосвязи для полицейских автомобилей. Светофоры теперь работают всю ночь, а это тоже против меня. Например, гонится за мной легавый, проезжаю на красный, сразу меня замечает, а там еще легавые. Жуть!

Понятное дело, если я против Чиро Терранова, то и против своего друга Фрэнка Ливорси. А через пару дней получаю от Бобби Дойла первый «контракт» на убийство Фрэнка. Я говорю: «Не буду». Бегу к Редкозубому, рассказываю, какие мы с Фрэнком кореша. Редкозубый говорит, что утрясет все с Бобби. Встречаемся втроем в «Радужных садах», и Редкозубый объясняет расклад насчет Фрэнка Ливорси и что я не хочу этого делать. Через некоторое время Бобби Дойл говорит, что все понимает, но отводит Редкозубого в сторону, чтобы я не слышал, о чем они толкуют. Мне это не нравится, и когда Редкозубый вернулся, я ему так и сказал. Редкозубый говорит: «Не волнуйся. Бобби просто боится, что ты все выложишь Фрэнку. Я за тебя поручился».

Но Фрэнку я просто должен был дать знать. Поэтому говорю ему, что если я когда-нибудь съеду с квартиры в Бронксе, значит, на меня вышли. Он знал, что это такое, так что когда Редкозубый нацелился на Фрэнка, я сменил квартиру. Если нам доводилось потом встречаться на улице во время всей этой заварухи, мы махали друг другу рукой и расходились.

Я не собирался продавать друзей.

Вся «нависшая опасность», как впоследствии осознал Балачи, заключалась в необычайной активности преступного мира Италии в 1930 году, получившей название Кастелламмарской войны. В то время как блюстители Закона понимали ее историческую значимость, они ни в коей мере не владели полной картиной того, что в действительности происходило. Валачи долго воспроизводил подробности. Это был увлекательный экскурс в мир варварства, алчности и предательского обмана, которые все еще и сегодня характерны для деятельности «Коза ностры», несмотря на ее возрастающие изощренность и восхваляемую сплоченность.

Организованный преступный мир Италии в действительности не стал национальной силой до 1920 года. Естественно, что введение сухого закона в США явилось катализатором. В дополнение к таким древним и испытанным видам бизнеса, как проституция и спекуляция, теперь появился новый нелегальный продукт, за которым охотились миллионы американцев, — спиртное. А оно приносило преступникам богатство и уважение сверх всякой меры, в результате большинство американцев стало участвовать в этом деле. Весь преступный мир, монополизованный в те времена ирландцами, евреями и, в меньшей степени, поляками, получал барыши на запретной зоне. Однако, в первую очередь, для итальянских преступников это стало шансом наконец-то развернуться по-настоящему. Контрабанда спиртными напитками явилась тем самым делом, в котором они разбирались. В течение многих лет, вне зависимости от отсутствия или наличия запретов, тысячи самогонщиков-надомников занимались своим ремеслом в похожих на гетто городских квартирах, которые итальянцы-иммигранты, как до них и другие этнические группы, создавали после появления в этой стране. Таким образом, у них было бурное начало на безграничном желающем утолить жажду рынке, который открылся перед ними и который с этого момента они не уступили никому.