Читать онлайн «Избранное. Том третий. Никогда не хочется ставить точку». Страница 29

— Какая к черту обшивка? — произнес наконец моряк. — Это рейнский речной пароход. Репарация после войны. Понял?

— Понял, — сказал я.

— Морем интересуешься?

— Интересуюсь, — честно сказал я.

Вот какое дело, браток, — с потрясающей задушевностью сказал моряк и обнял меня за плечи. — У нас кочегар заболел. Понимаешь, полярная ночь, слабеют за нее люди. А ты с «материка», от винограда. Взял бы ты какого-нибудь кореша и шли бы вы в кочегарку помогать. Кореша надо, так как одному за помощника и кочегара не смочь, да и вдвоем, пожалуй, тоже.

Предложение показалось мне любопытным, и я кинулся разыскивать Славу Москвина, посмеиваясь над словами моряка: чтобы два спортивных парня не смогли сработать за какого-то там помощника кочегара!

«Он Славу не видал, — думал я ехидно. — Славка в полутяже работает, одних сухожилий семьдесят килограммов».

Славку я нашел на корме, где он вдумчиво озирал ледяные поля.

Мы спустились в топку мимо сверкающей медным блеском машины. В машинном отделении было жарко, но смазанные штоки и шатуны были неподвижны: «Белёк» только разводил пары. Старший кочегар оказался низкорослым парнишкой одних с нами лет. Он хмуро приветствовал нас: «Добровольцы-ы» — и поставил на подброску угля к топке. Топки он шуровал сам. Мы взяли совковые лопаты и поплевали на руки. Не знаю, сколько часов мы работали, но куча угля перед топкой не росла, а даже как будто уменьшалась.

Мы вымотались до полной потери сил, и заключительным аккордом было то, что кочегар, который перекидывал уголь примерно на такое же расстояние, пришел нам помогать. Ей богу, мы устали до того, что даже не почувствовали обиды. Смена кончилась. Мы пошли в камбуз и съели по гигантской миске флотского борща, и свалились в трюме в каменный сон.

Когда я вылез на палубу, бухта Провидения была уже далеко позади. Пароход медленно шел среди битого льда в зеркальной воде. На горизонте лед сливался в сплошные поля. Я сбегал в трюм, безуспешно попытался разбудить Славку, наконец взял экспедиционный бинокль и вылез на палубу. Ледяные поля казались синими. Стоял штиль. Оранжевое солнце не то падало вниз, не то забиралось вверх. Черная полоса берега ползла справа: оглаженные горы, обрывы с выступами черных скал и розовые от солнца пятна снега меж ними.

Около полуночи мы прошли возле Сиреников — небольшого, прижатого к берегу эскимосского поселка. Были видны кубики новых сборных домов и темные очертания яранг на берегу. У яранг горело несколько костров. В бинокль я видел группку людей и собак, стоявших у воды и молча смотревших на наш молчаливо пробирающийся мимо них транспорт.

В истории эскимосов Сиреники, возможно, занимают такое же место, как в русской истории города Владимир, Нижний Новгород или даже Киев. Ибо эскимосская раса сформировалась в Азии. Сейчас это принято всеми, и в Азии существуют три основные, от древности стоящие группы консолидации эскимосского народа: сиреникская, науканская (мыс Дежнева) и чаплинская (поселок Чаплино на восточном берегу). Неведомые миграционные потоки зашвырнули людей на северо-восток Азиатского континента, видимо, еще и в каменном веке. Потом миграционные потоки отхлынули, а они остались здесь, изолированные от всего человечества, остались на пределе человеческой жизни, выжили и сформировали свой народ.

Забытые на оконечности материка, эскимосы создали свою материальную культуру, вначале охотников на оленей, потом принялись завоевывать море. Они изобрели поворотный гарпун. Они изобрели свое мореходное искусство. Они создали уклад постоянной жизни там, где спустя тысячелетия просвещенные европейцы все еще считали жизнь невозможной, они пересекли Берингов пролив и занялись освоением Аляски. Неугомонный дух этого народа вел их вперед, они поселились на чудовищных по условиям жизни пустынных островах Канадского архипелага и, наконец, заселили Гренландию. Это делали маленькие, изолированные группы людей, живущих на сотни и тысячи километров друг от друга, но сохранявших общий строй своей культуры. Ни один народ мира не осмелился последовать за ними в крайние полярные пределы, и когда европейский корабль впервые появился в Туле — самом северном гренландском поселке эскимосов, приобретшем сейчас печальную известность из-за военной базы, то эскимосы Туле с удивлением кинулись к кораблю, они считали, что они единственные люди на Земле. Сотни лет люди существовали для них только в преданиях, вроде как для нас существуют греческие боги.

Эскимосы — во всем удивительный народ. До наших почти дней они ухитрились сохранить внутри тундры Аляски племя первобытных бродячих охотников на оленей. Это был как бы живой фрагмент их истории, вынутый из глубины тысячелетий. Племя континентальных эскимосов открыл в 1927 году Кнут Расмуссен, о котором я уже упоминал, а в наши дни канадский писатель Фарли Моуэт описал историю их гибели. Можно много писать о философии эскимосов. Им не откажешь в мужестве, но они предпочитали утверждать свое место под солнцем не оружием, а умением жить там, где другие не могут. Разумеется, им приходилось и воевать, и, разумеется, они дошли до изобретения защитного панциря. Но панцирем они защищали только спину, а не грудь, как это делала военная цивилизация всех народов. Так по своему мудро они решали военную проблему тыла. У эскимосов потрясающая устная история. Цикл легенд о том, как гонимое голодом племя уходило во льды с островов Канадского архипелага, еще ближе к полюсу, в интуитивной надежде набрести на обетованную землю, по эпической силе не уступает знаменитым эпосам других народов. Этой землей оказалась Гренландия. Они не успокоились до тех пор, пока не добрались до самой северной ее точки. Дальше уже не было ничего. Оставалась макушка земного шара. Кто знает, может, они и туда сходили проверить. Кстати, слово «эскимос» — недавнего и чуждого им происхождения. Сами себя они всегда называли, «иннуиты», что означает просто «люди», если угодно — «настоящие люди», «подлинные люди». Последняя редакция мне, лично, нравится больше всего.

Размышляя над всем этим, я искоса поглядывал на нашего «иннуита» из бухты Провидения Гришу Гыргультагина, который нанялся в партию рабочим и переводчиком. Гриша стоял у поручней, смотрел на берег и с великолепным искусством насвистывал популярную мелодию тех времен «Хороши весной в саду цветочки». У него было сухое, горбоносое «индейское» лицо. На берегу виднелся костер.

— Охотники, сказал Гриша. — Моржа убили. Печенку варят. Он вздохнул. — В Нунлигране попробуем, — снова вздохнул Гриша. — Сейчас, если на самолете лететь, по всему берегу наши костры. Сейчас же все охотники на вельботах. Моржи идут на север.