Читать онлайн «Мао Цзэдун – Великий Кормчий». Страница 10

Уже в это время отчетливо проявились характерные черты периода “культурной революции”: прославление уравнительного социализма, отторжение принципа оплаты по труду как “буржуазного”; выдвижение на первый план классовой борьбы и идеологического воспитания, а не развития экономики. Все это сопровождалось все более растущим культом Мао, переходящим уже в его обожествление. Доктор Ли пишет:

"По мере подготовки партии к IX съезду даже упоминание о коллективном руководстве стало преступлением, а культ Мао достиг наивысшей точки. Весь Китай носил куртки “под Мао”, его “малую красную книгу” и повторял цитаты из его высказываний. Даже самая простая сделка в магазине включала цитату из Мао. Его портреты были повсюду. Десятки миллионов людей по всей стране начинали день, отбивая поклоны портрету Мао и спрашивая у него указания. А вечером люди снова кланялись, сообщая Мае обо всех событиях и признаваясь в своих ошибках. Каждый рабочий день начинался и заканчивался коллективными повторениями афоризмов Мао. Они стали не только руководящей идеологией, но и коллективным заклинанием”.

В апреле 1969 года состоялся IX съезд КПК. С политическим отчетом выступил маршал Линь Бяо, выдвинувший тезис о том, что идеи Мао Цзэдуна являются новым, высшим этапом развития марксизма-ленинизма. В этом докладе и новом уставе КПК, принятом на съезде, вся история партии связывалась с деятельность только одного человека – Мао Цзэдуна. Устав провозглашал Мао “вождем партии”, а преданность ему – законом внутриполитической жизни. В шестом параграфе устава говорилось, что “товарищ Линь Бяо неизменно высоко держит великое знамя идей Мао Цзэдуна и исключительно преданно и решительно проводит и защищает пролетарский революционный курс товарища Мао Цзэдуна” и что Линь Бяо является “ближайшим соратником и наследником” Мао.

Так Линь Бяо стал официальным преемником Великого кормчего. После съезда вокруг него развернулась шумная пропагандистская кампания. Все чаще портрет Линя в зеленой военной форме и надвинутой на глаза фуражке стал появляться рядом с портретами вождя. Он стал заместителем председателя ЦК КПК и вместе с Чжоу Эньлаем, Кан Шэном, Яо Вэньюанем и Чжан Чуньцяо вошел в состав “ближнего круга” Мао Цзэдуна. Съезд полностью оправдал и узаконил разгром в ходе “культурной революции” руководящих органов партии и государственной власти. В итоге в политической жизни Китая сложилась совершенно новая обстановка.

Превратившись в Китае в божество, Мао Цзэдун и для многих радикально настроенных европейцев и американцев постепенно становился символом истинного революционера и преобразователя мира. Исследователь из США Пол Джонсон свидетельствует, что люди, посещавшие Китай в 60 – начале 70-х годов, возвращались оттуда горячими поклонниками коммунизма маоистского типа. Один из них писал, что Китай – это “разновидность благодатной монархии, которая управляется императором-жрецом, завоевавшим абсолютную преданность своих подданных”. Восхищались высоким уровнем морали, тем, что правительственные сборщики налогов стали “неподкупными”. Все это поразительно напоминало восхваления, рассыпаемые некоторыми зарубежными визитерами в адрес другого диктатора, Сталина, в то время, когда в Советском Союзе осуществлялась принудительная коллективизация и правил бал “большой террор”.

Мао Цзэдун своей политикой духовно закрепостил китайцев, отнял у них чувство достоинства и чести. Люди стали винтиками в руках Великого кормчего. Отныне знаком верности и послушания вождю стали красные цитатники, изготовленные в количестве пяти миллиардов штук. Доктор Ли Чжисуй в своей книге пишет:

"После хрущевской атаки на Сталина китайский вождь стал панически бояться, что его тоже обвинят в навязывании массам культа своей личности. Великому китайскому народу, считал Мао, необходим великий вождь, созерцание которого должно вдохновлять жителей Поднебесной на новые трудовые подвиги. Однако при этом нужно было создать иллюзию, что массы сами вознесли Мао на трон. Тогда его власть над страной стала бы несокрушимой и никто даже заикнуться не посмел бы о каком-то там культе”.

Как всякий восточный диктатор. Великий кормчий делал из политики театр. Декорациями был китайский народ, в основной своей массе оболваненный и искренне верящий, что он должен следовать указаниям вождя. Лишь Мао знает верный путь! Лишь вождь знает, что следует делать! Помпезные церемонии китайских императоров, преобразованные им на свой лад, отныне определяли жизнь, труд и быт рядовых китайцев. Массы встречали вождя ритуальным песнопением “Десять тысяч лет жизни Председателю Мао!"

Культ Мао отождествлялся с культом Солнца. Вся страна пела гимн “Алеет Восток”:

На многомиллионных манифестациях хунвэйбины фанатично скандировали лозунги Мао, а маршал Линь Бяо умело ими дирижировал: “Сломим стоящих у власти агентов капитализма! Сломим реакционно-буржуазные органы власти! Выгоним всех дьяволов и злых духов! Избавимся от четырех предрассудков: старого мышления, старой культуры, старых обычаев и старых навыков. Идеи Мао должны руководить вашим духом и преобразить его, а сила духа преобразит материю!"

В “Пояснительной записке” к изданной летом 1967 года карте Пекина говорилось: “Пекин – это центр мировой революции. Пекин – это город, где живет наш самый-самый-самый любимый и уважаемый великий вождь Председатель Мао. И днем и ночью народ всей нашей страны и революционные народы всего мира смотрят на Пекин, думают о самом-самом красном солнце”.

Воля вождя изображалась как воля всего народа, и ей должны были следовать все. Старейший китайский писатель Ба Цзинь позднее вспоминал, что был рабом не только телом, но и душой, всегда готовым на самоунижение. Еще до “культурной революции” его приучили к тому, что долг человека состоит в перестройке своего сознания. Чтобы стать новым человеком, он должен был вытравить из себя все человеческое. Он голосовал, одобрял или проклинал вместе со всеми, потому что этого требовала партия, выступавшая от имени народа Мао вверг народ в нищету, однако никто вину за свои беды на него не возлагал. Ли Чжисуй свидетельствует: “Несмотря на ухудшение экономического положения в стране, любовь китайского народа к “великому кормчему” продолжала расти. В нехватке продовольствия народ обвинял не Мао, а местное партийное руководство. Позже мне рассказывали о множестве случаев, когда последним желанием умирающих от голода крестьян было желание взглянуть на портрет любимого вождя. Все верили, что председатель Мао приведет Китай к процветанию и что его идеи не могут быть ошибочными”.