Читать онлайн «Константин Великий. Первый христианский император». Страница 27

Однако избрание Максенция отличалось от избрания Константина одним важным моментом – его отец Максимиан был жив. И умирать отнюдь не собирался. Первые смутные известия о волнениях в Италии заставили его покинуть свое уединенное убежище. Он сделал это моментально, словно выпущенная из лука стрела. Поскольку он никогда в действительности не понимал сути всех замечательных деяний своего старого друга Иовия и тем более не понимал, почему тот отрекся от власти, он поспешил заявить, что, очевидно, этот шаг был ошибочным, что они все еще нужны империи, – и стал убеждать Диоклетиана, что долг зовет их вновь заняться делами. Сколь же велики были его обида и разочарование, когда Иовий вежливо ответил, что он по-прежнему намерен наслаждаться тихой и спокойной жизнью. Пригласив посланцев Максимиана прогуляться по его огороду в Салоне, Диоклетиан показал им кочаны капусты.

«Зачем мне, – спросил он, – тратить время на империю, если я могу потратить его и вырастить вот такую капусту?»

Мы не знаем, какова была реакция Максимиана. Скорее всего, он счел Диоклетиана сумасшедшим. Однако Диоклетиану представился случай доказать свою мудрость.

Потерпев неудачу с Диоклетианом, Максимиан обратился к своему сыну Максенцию. Если Италии суждено восстать, то именно он, Максимиан, должен возглавить восстание, поскольку единственной непереносимой вещью для него было остаться в стороне от событий… Максенций не возражал против такой перспективы. Он всегда любил дорогие вещи, а империя была, безусловно, дорогой вещью.

Есть основание предполагать, что Максимиан заготовил убедительное алиби на тот случай, если вдруг события начнут развиваться неблагоприятным для него образом. Однако оно не понадобилось. Он нажал на определенные рычаги, организаторы восстания в Италии встретились с Максенцием. Ими оказались два офицера преторианской гвардии и генерал-квартирмейстер…

Было достигнуто соглашение. Сын и законный наследник их старого августа должен был встать во главе италийского восстания. 27 октября это соглашение было воплощено в жизнь. Рим снова стал резиденцией цезаря.

Конечно, Галерия было в чем упрекнуть. Он, казалось, полагал, что титул августа дает ему право демонстрировать все неизменные качества человеческой натуры. Он прекрасно знал, что граждане Рима недовольны тем, что административным центром империи стал Милан. Французское правительство, пожелай оно покинуть Париж и обосноваться где-нибудь в Лионе и Марселе, или английское правительство, решившее переехать из Вестминстера в Ливерпуль, столкнулись бы с меньшими препятствиями, чем Диоклетиан, когда он сделал Милан новой столицей западной империи. Галерию следовало в такой ситуации проявить, по крайней мере, такт; к несчастью, это качество было одним из тех, которые Галерий никогда не выказывал. Он выбрал именно этот момент, чтобы ввести в действие чрезвычайно жесткую систему налогообложения в Италии. В течение многих веков Рим был освобожден от уплаты налогов. Возможно, по справедливости эту привилегию рано или поздно надо было отменить; однако не стоило рассчитывать на то, что люди, долгое время не платившие налогов, с восторгом примут подобное новшество.

Две силы способствовали тому, что общее недовольство переросло в целенаправленные действия. Одной из них была преторианская гвардия, когда-то самая влиятельная сила в империи, ныне стоящая перед перспективой стать просто имперской полицией. Однако умение и мужество, привнесенные в римское восстание этой силой, дали реальные плоды благодаря влиянию христианской церкви.

Император Север, изо всех сил спешивший в Рим, принес трагичные и зловещие новости. В свое время Галерий обеспечил себе беспрекословное повиновение своих непосредственных подчиненных, назначая на эти должности заведомо слабых людей, и теперь был достаточно безрассуден, чтобы послать одного из этих слабаков в Италию с армией ветеранов, которая до этого находилась под личным командованием Максимиана. Реальность угрозы заставила Максимиана лично возглавить армию; и, как только он сделал это, сразу стала видна разница между крашеной фанерой и закаленным металлом. Кем бы ни был старый Максимиан, он не был ни дураком, ни хлюпиком. Большая часть войска перешла на его сторону, и Север поспешно отступил в Равенну. После того как воины наорались до хрипоты, приветствуя старика Геркулия, армия окружила Равенну и Север оказался в осаде.

В Арле Константин и его люди наблюдали за происходящим; никто не мог сказать, выльется ли все это в комедию или трагедию.

Расположенную на берегу моря, окруженную болотами Равенну практически невозможно было взять обычными способами атаки. Было трудно даже подобраться к стенам, а для того, чтобы помешать осажденным получать припасы и пополнение через море, требовался большой флот, которого у Максимиана не было. Но хотя стены Равенны были крепки, ум Севера был слаб. Старый Геркулий умел чувствовать слабые места противника, и, видимо, хитроумные итальянцы подсказали ему, как выбить Севера из Равенны.

Максимиан направил в город посланцев, которые официально вели обычные дипломатические переговоры, но при этом «по-дружески» раскрыли Северу ужасную правду о том, что он предан своими сторонниками… Весьма показательно, что Север с легкостью поверил в это. И столь же легко он поверил слову Максимиана, когда тот поклялся сохранить ему жизнь, если он сдаст Равенну и откажется от притязаний на империю… Естественно, он сдал Равенну… Галерий в немом изумлении наблюдал, как оружие, на силу которого он рассчитывал, сломалось в его руках. Должно быть, Константин и его воины немало посмеялись над этой ситуацией. Пока что все происходящее действительно смотрелось как комедия.

Падение Равенны было событием исторической важности. Если бы Север продержался немного дольше, иллирийская армия, направлявшаяся в Италию под командованием самого Галерия, вероятно, сняла бы осаду с Равенны, разбила Максимиана и захватила бы Рим. Но все случилось иначе. В Италии Галерий столкнулся с очень сложной ситуацией. Гарнизоны всех главных крепостей были полностью укомплектованы и приготовились к бою. Максимиан, по своему обыкновению, дрался за каждую пядь земли со всем своим умением и энергией. Ко времени, когда Галерий (расположивший свой штаб в Фане), дошел до Нарна, находившегося на дороге, ведущей в Рим, стало очевидно, что, если не будет достигнут какой-то компромисс, иллирийская армия с легкостью пожертвует своим командующим. В этих обстоятельствах Галерий оказался на удивление сговорчивым. Он начал переговоры и пообещал, что в случае мирного соглашения Максенций получит больше, чем в случае сражения до победного конца. Когда все его предложения были отвергнуты, он выказал редкостное для него благоразумие и поспешно отступил. Только его стараниями это отступление не превратилось в бегство. Его несчастная армия обеспечивала себя за счет еще более несчастного итальянского крестьянства. Безусловно, эта история не прибавила Галерию ни уважения, ни популярности.