Читать онлайн «Циолковский». Страница 24

Некоторое удовлетворение доставляла переписка и обмен мнениями со столичными учеными, экспертами, журналистами. Иногда греющие душу контакты происходили и в самом Боровске. Так случилось, когда летом 1891 года сюда приехал известный уже в то время археолог Александр Андреевич Спицын (1858–1931) — друг детства и одноклассник по Вятской гимназии. Спицын занимался раскопками курганов древних вятичей — восточнославянского союза племен, обитавших в бассейне верхнего и среднего течения Оки, включая и территорию современной Московской области. Вятичские курганы, кучно встречающиеся по всему Поочью, и сегодня поражают своим неразгаданным величием и таинственностью. Трудно избавиться от мысли, что сии грандиозные сооружения созданы обыкновенными людьми, а не какими-то сказочными великанами. В окрестностях Боровска тоже немало подобных рукотворных холмов (среди них и наиболее загадочные — так называемые длинные курганы). Раскопки этих насыпных пирамид древности велись неоднократно и в разных местах, однако проблема вятичей, упомянутых уже в Несторовой «Повести временных лет», по сей день продолжает оставаться дискуссионной. И первым возмутителем спокойствия здесь как раз и стал Спицын: ещё в студенческие годы он опубликовал статью на данную тему (общее число публикаций к концу его жизни достигло трехсот).

Молодой ученый-археолог не побоялся выступить против непререкаемого авторитета таких историков, как Карамзин и Костомаров, утверждавших, что заселение Вятского края шло из Великого Новгорода, а легендарные вятичи со своим вождем и первопредком Вятко никакого отношения к этому не имели (даже с точки зрения здравого смысла и элементарной логики последнее утверждение выглядит по меньшей мере странным). Мнение же Спицына, которое он попытался обосновать в кандидатской диссертации, было совершенно иным: заселение и освоение Вятского края шло не из Новгородчины, а с территорий современных Владимирской и Московской областей, что создавало естественный мостик между северными и южными вятичами. Диссертацию Спицына «зарезали» (как говорят сейчас и говорили уже тогда), и ему пришлось выбирать другую тему, не раздражавшую консервативных столпов науки. Но на убежденность Спицына в своей правоте данный прискорбный факт никак не повлиял. Он был такой же непокорный бунтарь, как и его друг детства Циолковский. Это и сблизило родственные души — их контакты путем переписки продолжались до самой смерти археолога, ставшего в конце жизни членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Ни в письмах, ни в чьих-либо воспоминаниях не сохранилось никаких сведений о том, принимал ли участие Константин Эдуардович в спицынских раскопках. Он вполне мог составить компанию другу детства во время осмотра курганов в окрестностях Боровска. Где, как не на приволье, поговорить по душам? Да и летом учительских дел поубавилось — каникулы! К древней истории края Циолковский давно проявлял повышенный интерес. Известно, например, что он лично участвовал в обследовании огромной древней пещёры, расположенной на склоне глубокого Текижского оврага (в настоящее время вход в пещёру засыпан).

В училище за глаза Циолковского прозвали Желябкой. Нужно вспомнить один из самых трагических эпизодов русской истории XIX века, дабы осознать, что это тогда означало. 1 марта 1881 года народовольцы убили царя Александра II. Подготовил террористический акт Андрей Желябов, случайно арестованный накануне покушения. Вместе со всеми «бомбистами» он был приговорен к смертной казни и повешен на Семеновском плацу в Петербурге. Прозвище, напоминавшее о кровавом событии, в любом случае означало непримиримое и опасное диссидентство и вовсе не в бытовом его проявлении. Одним словом, отношения с коллегами по уездному училищу и начальством были сугубо официальными, а порой — более чем натянутыми.

Впрочем, не со всеми. По воспоминаниям Любови Константиновны Циолковской, напротив одного из домов, где они квартировали, проживал учитель истории и географии Евгений Сергеевич Еремеев, с ним отец особенно сдружился. На квартире Еремеева частенько собирались лучшие люди города, пели песни, декламировали стихи. Любовь Константиновна запомнила светелку Еремеева ещё и по бурным спорам. Позже Еремеев женился на подруге жены Циолковского Варваре Гавриловне Сорокиной, и они переехали в Калугу, а когда туда перевели Константина Эдуардовича, то подыскали ему квартиру.

Проводы семейства Циолковских также запомнились многим. Вместительный возок окружила толпа народа. От имени училища подарили серебряную икону «Св. Константин и Елена» — в память о небесном покровителе Константина Эдуардовича. Хор мальчиков, бывших его учеников, звонко грянул «Многая лета». Кто-то произнес традиционное «С Богом!», все перекрестились, и санный возок, потихоньку набирая скорость, тронулся вперед, увозя Циолковского навстречу прижизненной и посмертной славе…

Один из старинных и достославных городов земли Русской — Калуга — известен по документальным источникам с XIV века. Однако с XX века он навсегда связан с именем Циолковского, который прожил здесь сорок три года.

В Калугу Константина Эдуардовича перевели по личной просьбе директора народных училищ Калужской губернии, до него давно уже доходила молва о талантливом и усердном преподавателе. Обещана была прибавка в жалованье — почти на десять рублей. Деталь весьма существенная — особенно с учетом того прозаического и безрадостного факта, что иных доходов, кроме зарплаты кормильца-учителя, у многодетной семьи не было. О временном размещёнии также было заранее договорено. Так что после утомительного пути семейство учителя с мороза попало в чистые натопленные комнаты, где их поджидала трапеза с чаепитием. Любовь Константиновна Циолковская сохранила воспоминания о приезде семьи в Калугу:

«(…) Стемнело, когда мы въехали в Калугу. После пустынной дороги было приятно смотреть на мелькавшие огоньки и людей. Город нам показался огромным. Такое представление вызывалось отчасти небольшими размерами Боровска, отчасти тем, что наше новое помещёние было далеко от вокзала, со стороны которого мы въезжали. Наша квартира была на Георгиевской улице (теперь улица Революции 1905 года), против церкви. Помню, как подъехали мы к небольшому домику. С лампой в руках встретила нас приветливая хозяйка Наталья Ивановна Тимашова, которая проводила нас в квартиру и напоила горячим чаем. Измученные, мы улеглись спать на полу, так как мебель была ещё в дороге… В Калуге было много мощеных улиц, высоких домов и лился звон множества колоколов. В Калуге с монастырями насчитывалось 40 церквей. Жителей числилось 50 тысяч».