Читать онлайн «Москвичи и москвички. Истории старого города». Страница 39

Казалось бы, что доброе дело в помощь московским семьям более-менее было налажено. Однако ничего нельзя пускать на самотек. Появилась необходимость контроля.

Как правило, проверки в государственных учреждениях проходили при уведомлении начальства в дневное время. Но однажды в 1911 году, по указанию Городской думы или по собственной инициативе (теперь это не столь важно), гласные господа Пиленко и Зиленко отправились на осмотр городских родильных приютов ночью. Что же они узнали в ходе своей экскурсии?

Из общего числа всех приютов — пятнадцати — большинство оказались закрытыми. А в действовавших порядки не только удивляли, но прямо-таки возмущали.

Так, в Рождественском городском приюте с 27 кроватями помещалось в полтора раза большее число рожениц — 40. Здесь кто-то лежал на составленных вместе табуретках, повивальных столиках, кто-то — на кухонной плите и… на полу. Вентиляция в помещениях не работала, потому воздух был просто ужасным. Белье сушилось на протянутых через кухню веревках.

У входа в другой приют — 14-й городской — застали женщину, мучавшуюся в родовых схватках. Думцы выяснили, что она отказалась лечь на пол, а другого места для нее просто не нашлось. Гласные посадили роженицу в свой экипаж и повезли в другой приют. Как только она сошла с экипажа, то тут же разрешилась от бремени. Без выбора для того себе места.

А в родильном приюте под номером «13» господа проверяльщики увидели характерную почти для всех приютов картину.

В коридоре на полу, поблизости от своих матерей (определенных тоже на половицы), лежали четыре младенца с нарисованными химическим карандашом на лбах номерами: 178, 179, 180 и 181. Что это за знаки? Оказывается, работницы делали такие оригинальные пометки с целью различения детей между собой.

Практика карандашных росчерков на лбах, грудках, ручках малышей сложилась в большинстве родильных приютов в России после того, как в Надеждинском родовспомогательном доме (в Санкт-Петербурге) перепутали более двадцати младенцев.

О вопиющей ситуации с родовспоможением в нашем городе господа Пиленко+Зиленко доложили членам Московской думы.

Вместе с тем, часто на страницах газетных объявлений можно было прочесть рекламу вроде такой:

«Бесплатная гинекологическая лечебница и родильный приют Е. В. Горбуновой (Пречистенка, Левшинский пер., свой дом). Прием страдающих женскими болезнями производится ежедневно, кроме праздничных дней, от 8 до 11 час. утра. Беднейшим больным выдается бесплатно и лекарство. Роженицы принимаются во всякое время дня и ночи. Для больных, требующих оперативного лечения или постельного содержания, имеются постоянные койки с полным бесплатным содержанием.

Рядом, в отдельной рамке: «Родильный приют открыт. Повивальная бабка М. Л. Яковенко. Сретенка, Ащеулов пер., дом Титова». Были выбор и конкуренция.

Бытовая жизнь москвичей не раз привлекала внимание членов Московской городской управы. В начале XX века управа взяла в свою практику командирование своих инженеров за границу для ознакомления с работой различных местных городских предприятий. Среди задач, поставленных перед посылаемыми инженерами, была и та, которая касалась работы прачечных. Управа имела целью узнать преимущества и недостатки московских заведений. И, если потребовалось бы, то довела бы их работу до мирового уровня.

Из продолжительной командировки по западно-европейским городам в начале 1903 года вернулся инженер А. С. Свинарский. Он представил Управе свой отчет.

Первоначально Свинарский хотел доказать всему миру, что московская городская прачечная, без всяких сомнений, лучше всех других на свете. Но когда он осмотрел все крупные муниципальные и частные прачечные Германии, Австрии, Франции и Англии, то удивился и призадумался. На основе своих впечатлений от увиденного там Свинарский готов был вынести беспристрастный, строгий и объективный приговор Москве. Оказалось, что она обладала весьма жалкою и примитивною городскою прачечною, но ограничился лишь составлением подробного и интересного доклада о том.

По его мысли, с одной стороны, в аспекте наличия добротного технического оборудования Москва могла считаться первой среди всех прачечных Европы. Это, несомненно, было в плюсе этой работы. Однако тот плюс тонул в разных минусах, как капля растворяется в широком море.

В сравнении с другими европейскими городами Москва обладала лучшими и новейшими машинами. Но на этом чудесном оборудовании белье стиралось настолько плохо, что и сопоставлять-то не было смысла.

Свинарский нашел тому очевидное оправдание: белье, поступавшее в прачечные, в своем большинстве было из городских больниц, а там положение с ним значительно отличалось от московского. Инженер привел по этой части собранные на местах цифры.

В то время, когда на одного больного в московских больницах полагалось в год 333 килограмма белья, в берлинских приходилось 700 килограмм, в парижских —1000. То есть, в берлинских больницах белье менялось в два раза чаще, чем в московских, а в парижских — втрое чаще. Конечно, нетрудно понять, что менее загрязненное белье и стирается чище. Домашние хозяйки это знают.

С другой стороны, если сравнить московскую городскую прачечную со всеми ей подобными и осмотренными в Варшаве, Вене, Берлине, Париже и Лондоне, то ни одна из них не могла конкурировать с нашей по тесноте помещения при почти равном объеме работы, по отсутствию хорошей прислуги, по помещениям для проживания прислуги, по дешевизне процесса стирки и прочему.

В заграничных прачечных, как и у нас, практиковался только женский труд. Но там он оплачивался настолько хорошо, что привлекал к себе не «грязных деревенских баб, как у нас, а вполне приличных и аккуратных женщин» (со слов инженера). Сообразно с этим и условия жизни у прачек разнились с нашими. Жилье прачек «за бугром», например, было не только хорошим и благоустроенным, но, на взгляд Свинарского, иногда просто «роскошным».

Московский командированный отметил, что в Варшаве при прачечной больницы Младенца Иисуса и при прачечной в берлинском «Charite» прачки обитали в высоких, светлых, украшенных стенной живописью комнатах. Их собственные постели были «образцами чистоты и изящества». А в их личных гардеробах находилось много шелковых платьев. Ни у одной из прачек не было менее трех модных шляп. Жалованье у каждой (в пересчете на русские деньги) составляло от 15 до 20 рублей в месяц. Причем еще им полагались: утренний завтрак из двух блюд, кофе и обед из трех блюд. За квартиру вычетов не было. При этих условиях прачки держались за свои места и старались хорошо работать. Привычка к чистоплотности не позволяла кое-как стирать белье на службе.