Читать онлайн «Игорь Святославич». Страница 10

Подводя итог спору о подлинности «Слова», можно суммировать аргументы в его защиту.

1. Язык «Слова» — язык средневековой Руси. Среди специалистов, занимающихся изучением древнерусского языка на основе всех имеющихся источников (литературы, надписей, берестяных грамот), нет противников подлинности «Слова».

2. «Слово» являлось частью богатой письменной и устной традиции домонгольского времени. Оно перекликается не только с памятниками фольклора и литературы позднейших веков. Известно «Слово о князьях» XII столетия, содержащее идейно пересекающееся с укорами «Слова» осуждение княжеских распрей. Известно «Слово о погибели земли Русской» XIII века, которое не только имеет стилистические и сюжетные пересечения со «Словом о полку Игореве», но и выполнено в том же жанре поэтической элегии. После публикации этих памятников стало неуместно говорить об идейном и жанровом одиночестве «Слова о полку Игореве» в литературе XII—XIII столетий. Типологически, в том числе по богатству метафорами, языческой символике, эти памятники схожи с германской и кельтской дружинной поэзией IX—XII веков, еще почти неисследованной в России ко времени обнаружения «Слова».

3. «Слово» содержит ряд данных о древнерусской культуре и верованиях, неизвестных в момент его издания. Так, на момент публикации «Слова» еще не были изданы другие источники, называющие среди славянских языческих богов Дива и Трояна. Если Див мог хотя бы быть домыслен на основе невнятных, явно вторичных по отношению к «Слову» пассажей «Задонщины», то Трояна мы там не встречаем. По поводу статуса этих персонажей славянской мифологии до сих пор идут споры, однако в любом случае сам факт наличия параллельных свидетельств не позволяет считать их пустым вымыслом какого-либо мистификатора, тем более что исследования в XX веке существенно расширили знания об обоих мифологических именах. Див встал в целый ряд обозначений мифологических существ в поверьях разных славянских народов, а мотив его падения на землю истолковывается в контексте индоевропейских мифов о богах луны. Последнее хорошо проясняет метафору «Слова», непонятую и потерянную в «Задонщине»: Див «вверху древа» — луна в небе, на вершине Мирового древа; «свергнулся на землю» — заход луны. Троян, причем именно в таком произношении, оказался персонажем не только восточно-, но и южнославянской мифологической традиции. Восходит он, очевидно, действительно к римскому императору Траяну, но переосмысленному в славянских мифах как враждебный и грозный бог потустороннего мира. Он трехлик, как западнославянский Триглав или подземный бог на восточнославянском Збручском идоле, держащий землю. Едва ли какой-нибудь автор XVII—XVIII веков мог провидеть все эти аллюзии и параллели.

4. Множество мелких генеалогических и исторических деталей «Слова» проясняется исследованиями, никак не относящимися ко времени его публикации. Приведем только один, но убедительный пример. Поражение Игоря рассматривается в «Слове» как месть за хана Шарукана: «Готские красные девы… лелеют месть Шаруканову». Но в XVIII веке ни одному даже самому сведущему в русской истории ученому мужу не было известно, что победитель Игоря хан Кончак — внук Шарукана, потому что в русских источниках сведений об этом нет и Ипатьевская летопись ограничивает родословную Кончака его отцом Отроком. О том, что Отрок (Атрак) был сыном Шарукана, сообщают лишь грузинские летописи, свидетельства которых стали известны в России только в XIX столетии.

5. «Задонщина» — памятник вторичный по отношению к «Слову». Для иллюстрации приведем два примера. Если в «Слове» Див, «кличущий» вверху древа, а затем «свергнувшийся» на землю, — ясный образ, то в «Задонщине» — явно не понимаемая подражателем метафора предшественника: «диво кличет под саблями татарскими», а потом опять же «свергается». Вспомним и упоминание в «Задонщине» реки Каялы, которую поэт XIV века отождествил с Калкой, местом поражения русских князей от татар в 1223 году. Кроме «Слова» и «Задонщины» Каяла упоминалась единственный раз в Ипатьевской летописи как место поражения Игоря. Однако никаких свидетельств знакомства автора «Задонщины» с Ипатьевской летописью нет, как нет и других упоминаний Каялы в древнерусской литературе. Трудно представить и причины, которые побудили бы его упомянуть безвестную Каялу вместо хорошо известной Калки, если только он не имел дело с уже сложившимся метафорическим употреблением этого названия, которое мы и находим в «Слове».

6. Эрудиция предполагаемого мистификатора потрясает. Он должен был не только провести детальное исследование, к примеру, генеалогии русских княжеских домов по неопубликованным пока летописям (например Ипатьевской), но и быть знакомым с немалым числом также неопубликованных до XIX, а то и до XX века памятников древнерусской литературы; причем некоторые, как «Задонщину», он брал за основу всего построения своего небольшого произведения, а из других заимствовал одно-два слова (например, «бебряный [рукав]» — из перевода «Иудейской войны» Иосифа Флавия). Не иначе как он располагал «библиотекой Ивана Грозного»! Кроме того, он неплохо знал фольклор, прежде всего ритмику и метафоры народной поэзии. И вместо того, чтобы предать эти сокровища огласке и навеки прославиться, он использовал их для написания небольшой поэмы-стилизации… Фантастическая картина. Не проще ли признать, что никакого мистификатора не было?

7. Давно отмечено, что, судя по выпискам Н. М. Карамзина из «Девгениева деяния», этот текст в сборнике переписывался тем же писцом, что и «Слово». Или «Слово» представляло собой стилизацию под «Деяние», выполненную на уровне современной филологии, или «Слово» и «Деяние» — действительно творения одного писца. Если этот писец — фальсификатор XVIII века, то и «Деяние» является его подделкой. Однако это не так — в XIX столетии были обнаружены другие его списки.

8. Одним из решающих аргументов против критиков «Слова» является их неспособность согласиться с доводами друг друга. Скептики за 200 лет так и не сформулировали единой точки зрения не только на авторство «Слова», но даже на доказательства его подложности. Что все-таки «не так» с языком «Слова» — «галлицизмы» в нем, «германизмы», «полонизмы»? Почему критики расходятся во мнениях? Почему, к примеру, авторство Быковского абсолютно принимается одними и столь же безоговорочно исключается другими? Не потому ли, что мы имеем дело с индивидуальными «оригинальными теориями», а не со стройной, приемлемой для научного мира системой доказательств? Между тем основания для признания подлинности «Слова» никогда не пересматривались, а только дополнялись новыми разысканиями. Такое обычно случается, когда в научной полемике одна сторона стоит на прочных основаниях, а другая развивает альтернативу «из принципа», порождая всё новые аргументы и концепты взамен разгромленных старых, при этом новые прямо противоречат старым. Не логичнее ли признать свою неправоту? Стремление некоторых критиков подлинности «Слова» записать в свои сторонники приверженцев средневековой, но более поздней даты его создания (так, к единомышленникам Сенковского или Мазона были несправедливо причислены Каченовский и Леже) также свидетельствует не в их пользу.