Читать онлайн «Бессилие власти. Путинская Россия». Страница 87

Политика в России «умерла». Политиков – всего двое, президент и премьер. Кругом – «серость» и пошлость. Этому есть свои причины. Яркие политики 80-х – начала 90-х исчезли вместе с СССР. Вторую волну ярких политиков смела олигархически-бюрократическая контрреволюция Ельцина. Появлению третьей волны ярких политиков, – а они непременно появились бы, поскольку в России огромное число талантливых людей, – помешала сама система власти, политический режим, который взял на вооружение большевистские методы «отбора кадров»: послушание, дисциплина, верность «вождю», никакого инакомыслия. И поскольку этот «порядок» жестко вплетен в ткань государства – никакой ниши для самостоятельного выхода на политическую арену не существует. Тем более если человек не богатый, даже не стоит мечтать о самостоятельной политической карьере.

Похоже, некоторые из правящей бюрократии (Владислав Сурков) понимают ситуацию, пытаются «подтянуть» молодежь к политике (организация «Наши»), порою ведут диалог с «профессиональными оппозиционерами» («Яблоко», «Правое дело» и др.). Но и «Яблоко», и «Правое дело» – эта же группка сереньких людей, весьма близкая правящей «Единой России»; скорее – это фракция правящей партии, которая борется не столько за какие-то «народные интересы», сколько за свое возвращение во власть, откуда они были удалены. Основатели «Правого дела» – известные Чубайс и Гайдар, какую они могли создать «оппозиционную партию»? – Не смешно ли? Или бывший премьер Касьянов – тоже «оппозиционер»? Один из рьяных «оппозиционеров», Никита Белых, получил губернаторское кресло – стал хозяином громадного Пермского края – и немедленно «забыл» о своей былой «оппозиционности».

Отсутствие ярких, привлекательных лиц, могущих возглавить оппозиционные партии, – это одна из особенностей нашего времени. Она наиболее рельефно отражает безусловно жесткий авторитарный характер государства, его политического режима.

Каковы мотивы такого иррационального поведения власти? Стремление показать всем свою абсолютную независимость от общества? Разве в этом сила правителя? Разве он не должен чутко реагировать на сигналы, идущие снизу, от народа, от прессы? Трудно понять. Если не исходить из самого логичного мотива – неподготовленности к высокой государственной службе на благо народа. Отсюда – аппарат, также не подготовленный к своим высоким обязанностям, не способный подсказать правителю нужные действия, состоящий из якобы «молодых и способных», но малообразованных, неопытных, откровенно слабых, зато поднаторевших в части интриг и политических склок, способных «провернуть» любую провокацию. Дело государственного управления должно быть абсолютно «чистым», далеким от авантюр, провокаций, «подсидок» – в противном случае, рано или поздно, оно ведет к гибели самой Системы. Далее, снижение общего профессионального уровня управления государством наглядно проявляется в откровенном игнорировании науки, претензиях чиновничества «заменить» представителей научного сообщества собственными (встроенными) «учеными», примитивизации крупных управленческих решений. «Цена» ошибочных решений при этом «закрывается» за счет щедрого финансирования из казны (благо, этот источник еще не иссяк).

В обществе сформировались весьма странные квазиполитические (административные) партии, мотивы деятельности которых откровенно построены на нахождении у власти или близости к ней. Политический язык этих партий, как, впрочем, и «их» аналитиков-политологов, крайне обеднен, в частности, «как семечки», используется термин «электоральная база», но почти никогда – «социальная база партии» – видимо, за неимением таковой. Разжиревшее партчиновничество, ведущее классически буржуазный образ жизни, вряд ли осмеливается «спуститься в народ» – в цеха заводов и фабрик, в студенческие аудитории и кафедры с профессорами, донашивающими костюмы начала 90-х, больничные палаты и т.д. Эти «надстроечные партии» и их вожди откровенно боятся простых людей – тружеников, они чужды рабочему классу (сам этот термин изгнан из сферы применения), за ними нет политической перспективы. Все это привело к падению (и подавлению) интереса общества к политическому процессу, включая избирательные кампании. В результате выборные органы избираются меньшинством граждан страны, что подспудно (бессознательно) рождает мысли о сомнительности их не только представительности, но и легитимности. С простой человеческой логики, трудно рассматривать такую власть в качестве избранной народом. Отсюда – скольжение вниз по наклонной всей системы органов государственной власти, невысокий авторитет ее институтов в глазах сограждан. В слабом государстве – это опасное явление, не учитывающееся правящими кругами.

Эти признаки – далеко не «детские болезни», обычно свойственные молодым, неопытным организмам, – во всем своем наборе представлены на российской политической сцене, и весьма симптоматично то, что они не вызывают даже дискуссий в обществе. Причины этого, как представляется, или в том, что они либо бессмысленны, поэтому не формируютжелания у серьезных людей вступать в дискуссии, либо что-то другое, например, возвращение былых опасений перед жесткой авторитарной властью и возрождающимися сыскными функциями спецслужб и охраны порядка.

Владимир Путин, находясь накануне майского празднования Дня Победы в Волгограде, объявил сразу о двух инициативах – необходимости создания Общероссийского народного фронта (вокруг партии Единой России), и Федерального фонда по инновациям. Одновременно он фактически дал старт предстоящей в декабре избирательной кампании. Обосновывая политическую инновацию – необходимость создания Народного фронта, как некоего прототипа из мировой политической практики, называемого «широким фронтом», премьер сказал: «Пусть он будет называться Общероссийским народным фронтом», добавив, что это «уместно так назвать здесь, в Сталинграде». Это вызвало ликование тех групп населения, которые хотели бы возвращения этого названия Волгограду (а это – электорат коммунистов).

Восторженно приветствовали собравшие эту политическую инновацию Путина. Андрей Исаев, вроде бы представитель профсоюзов в Госдуме, сказал: «6 мая войдет в историю учебников по политической истории России...» Не скрывали своей радости другие думские деятели, руководители различного рода общественных организаций, малозаметных и невлиятельных, но которые сообразили, что могут «попасть» в парламент таким необычным образом. Как относится рядовой гражданин – будущий избиратель думской кампании в декабре и президентской – в конце 2012 г. к этой инициативе – трудно сказать с определенностью, скорее – равнодушно, а вот среди аналитиков обе они вызвали различные толкования. Бывший премьер Михаил Касьянов, лидер партии народной свободы (он находился в ожидании регистрации в Министерстве юстиции своей партии), считает, что этот «Фронт» – закономерный бесславный итог 21-летнего формирования многопартийной системы в стране – т.е. отказа от этой самой «многопартийности». Станислав Белковский пишет, что объявленная идея Путина о Народном фронте – это точное «повторение технологии 2007 года, когда точно так же создавали якобы массовое движение «За Путина!» во главе с адвокатом Павлом Астаховым. Движение было призвано показать, что если хочешь сохранения курса Путина – голосуй за «Единую Россию». Поклонники русской демократии называли его «путинской опричниной», но после выборов оно исчезло. Такую же судьбу предрекает политолог и «Фронту». Другие, наоборот, усматривают новую идею лидера «Единой» необычайно конструктивной и логичной (Дм. Бардовский), направленной на консолидацию общества (Л. Поляков). Такая же разногласица и в отношении идеи создания Фонда по инновациям: Бардовский, одобряя эту идею, говорит о некоей «идеологеме Путина» в области социальной модернизации общества. Другие вспоминают, что аналогичное ведомство – «Федеральное агентство по науке и технологиям» уже было в 2006–2010 гг. и «тихо» исчезло и, видимо, возрождается. В целях «перехватить инициативу» у президента Медведева, который в общественном сознании стал восприниматься как «главный модернизатор и инноватор». А это якобы не нравится Путину. В общем, идут поиски всего того, что доказывало бы «самостоятельность» двух лидеров одной высшей исполнительной власти. Это, на мой взгляд, доказывает совершенно другое – ненормальность самой ситуации с этой самой высшей исполнительной властью, когда все властные полномочия сконцентрированы в системе президентско-правительственной власти, при полном параличе парламента и отсутствии сколько-нибудь серьезной политической оппозиции со стороны партий – по причине их реального отсутствия либо слабой дееспособности.