Читать онлайн «Психология в лицах». Страница 52

В 1971 г. была опубликована одна из наиболее известных его книг — «Потерянный и возвращенный мир. История одного ранения». Это повесть об одном человеке — Л. С. Засецком, перенесшем ранение мозга в годы войны. Лурия наблюдал этого больного (ставшего его большим другом) в течение многих лет. В книге переплетены две линии наблюдений: дневники самого Засецкого, подробно описывавшего его состояние, и анализ автора — нейропсихолога, «препарирующего» эти сведения. Это удивительный человеческий документ, имеющий отнюдь не только научное значение (как о том, в частности, писал Лурии английский писатель Джон Фаулз). Это документ, свидетельствующий о мужестве больного и такте, внимании и милосердии ученого. Как и многие другие, эта книга была издана за рубежом и получила широкую известность.

В последние годы жизни Лурия разрабатывал проблемы функциональной асимметрии больших полушарий мозга, а также широкий круг теоретических вопросов психологии.

Одну из своих последних работ он так и назвал: «Последняя книга». Правда, она впервые увидела свет на английском языке под названием, данным ее американским редактором М. Коулом, — «Сотворение разума». На русском языке она вышла уже после смерти Лурии под названием «Этапы пройденного пути». Это научная автобиография, в которой читатель, заинтересовавшийся данным очерком, найдет гораздо больше интересных и поучительных данных в изложении самого Лурии. Но «Этапы пройденного пути» — это и своего рода научное завещание. Своим собственным примером Лурия завещал новым поколениям психологов, которые учатся по его книгам, свое творческое отношение к делу, веру в гуманистическое назначение науки, интерес не только к теории, но и к психологической практике, без чего не может быть настоящей науки. Это мировоззренческий и этический аспекты его завещания, значимость которых возрастает с каждым днем.

На факультете психологии МГУ, где долгие годы работала профессор Б. В. Зейгарник, иногда вспоминают курьезный эпизод, происшедший на XIX Международном психологическом конгрессе (Лондон, 1969). Группа советских психологов в неформальной обстановке знакомилась с японскими коллегами. Те, выслушивая труднопроизносимые русские фамилии, в традиционной восточной манере вежливо улыбались и кивали. И тут им была представлена немолодая женщина маленького, почти кукольного роста. Выражение лиц японцев враз переменилось, дежурные улыбки сменились неподдельным изумлением. А самый молодой член японской делегации, забыв о деликатности, наивно воскликнул: «Так это вы и есть — Зейгарник? Неужели вы еще живы?»

Всемирную известность Зейгарник принес открытый ею феномен, названный ее именем и описанный почти во всех психологических энциклопедиях, словарях и учебниках. Это открытие было сделано Зейгарник в 1925 г., и ее имя у многих последующих поколений психологов ассоциируется с именами давно почивших мэтров — Келера и Коффки, Вертгеймера и Левина.

Ее имя действительно принадлежит истории. Но не той отдаленной истории, которая открывается нам в пожелтевших фотографиях и в ломких страницах старых книг, а той живой, к которой имели возможность прикоснуться многие современные российские психологи. Студенты семидесятых, слушая ее лекции, воспринимали мировую психологию буквально из первых рук. Может быть, именно поэтому кое-кому из них и удалось стать психологами. Ведь психология — это не просто свод знаний. Это особое мироощущение. Это духовная практика. А чтобы освоить ее, необходим Учитель. Таким Учителем для многих по праву была Б. В. Зейгарник.

Блюма Вульфовна Зейгарник родилась 9 ноября 1900 г. в литовском городке Пренай. Там же и окончила гимназию. Документальных свидетельств о той поре ее жизни не сохранилось. Можно лишь догадываться, что ее судьба в те годы складывалась весьма заурядно: ничто не предрекало скромной девушке из небогатой еврейской семьи блестящую научную карьеру.

Она рано вышла замуж и в 1921 г. отправилась вместе с мужем в Берлин: он был командирован для работы в торговом представительстве РСФСР. Она поступила в Берлинский университет, куда ее влекло зародившееся в юности увлечение психологией. Однако, по признанию самой Зейгарник, психологию она в те годы понимала своеобразно: психологические озарения она искала в книгах Толстого, Шиллера, Гете. (Подход, надо признать, небезосновательный, хотя довольно односторонний и ненаучный.) Поэтому ее выбор пал на филологический факультет. Там ей пришлось погрузиться в изучение языков, в частности разнообразных диалектов немецкого. Сразу же стало ясно, что никакой психологии здесь найти не удастся.

Однако при существовавшем тогда свободном посещении лекций студенты могли по своему желанию слушать кого угодно. Так, Зейгарник побывала на лекциях А. Эйнштейна. Впоследствии она вспоминала, что ничего не поняла из его слов, но была очарована обаянием этого «большого ребенка с лучистыми синими глазами».

Случайно попав на лекцию профессора М. Вертгеймера, Зейгарник поняла, в какое русло ей следует направить свой интерес. После лекции она подошла к профессору и с юношеской непосредственностью заявила, что ей очень нравится теория гештальтпсихологии. Вертгеймер вполне серьезно ответил: «Мне она тоже нравится».

Вертгеймер, как известно, входил в триумвират, который создал программу гештальтистского направления. К этому триумвирату относят также В. Келера и К. Коффку. Келер возглавлял Берлинский институт психологии, Вертгеймер был там профессором, Коффка периодически читал лекции.

Преподавал в Берлинском институте и Курт Левин. В те годы его психологическая теория была еще в стадии становления. Близкий по своим научным взглядам гештальтистам, он тем не менее не входил в их круг, что впоследствии дало повод исследователям рассматривать его теорию как вполне автономную.

Зейгарник познакомилась с Левином в 1924 г., стала посещать его семинар. Среди прочих авторитетных ученых именно Левин привлек ее тем, что непосредственно занимался психологией личности. Именно эта сфера интересовала Зейгарник.

Левин не скрывал своего пренебрежения к так называемой академической психологии, из поля зрения которой выпадала личность и движущие ею мотивы, потребности, квазипотребности и их зависимости от социального окружения. Ориентация на изучение поведения личности в ее среде (в дальнейшем Левин называл среду жизненным пространством) отличала его подход от подхода многих гештальтпсихологов. В исследованиях последних доминировала, говоря современным языком, когнитивистская установка, и категориальная сетка психологического мышления стягивалась к категории образа, а не мотива, как у Левина.