Читать онлайн «Дневники св. Николая Японского. Том Ι». Страница 4

Гошкевич сам был сыном священника. Во время учебы в Санкт–Петербургской духовной академии он познакомился с иеродиаконом Поликарпом, впоследствии начальником двенадцатой православной миссии в Китае (в составе этой миссии было десять человек), и почти десять лет, с октября 1840 по май 1850 года, провел в Пекине в качестве члена этой миссии (правда, не как священнослужитель, а как «студент»). После этого он перешел на работу в Министерство иностранных дел и, как уже было сказано выше, приезжал в Японию в качестве переводчика с китайского языка в составе российской миссии, возглавляемой Путятиным. Можно сказать, что даже в биографии Гошкевича уже присутствовали предпосылки развития православного миссионерства в Японии.

Возможно, современному человеку покажется странным, что Гошкевич из православной миссии перешел работать в Министерство иностранных дел, однако в ту эпоху в России перемена службы подобного рода имела место довольно часто. Дело в том, что Православная миссия в Пекине формировалась Азиатским департаментом и совмещала функцию представительства МИДа в Китае. Например, начальник миссии архимандрит Поликарп занимался переговорами между Россией и Китаем о торговле чаем, красящими средствами и пр. Передача в Россию сведений о состоянии отношений между Китаем и Англией в связи с проблемой опиума также входила в число его обязанностей. Отчеты, подготовленные в Китае Гошкевичем, — «Шелководство и воспитание червей», «Изготовление китайской туши» — также предназначались не для миссионерской деятельности, а являлись китаеведением в широком смысле (Краткая история православной миссии в Китае. Изд. Русской Духовной Миссии, 1916). Судя по всему, в Православной церкви в России зарубежное миссионерство было сферой, где трудились в основном люди интеллектуального склада.

«Японско–русский словарь», составленный И. А. Гошкевичем при содействии японца Косай Татибана (этот объемистый труд был издан в Санкт–Петербурге в 1857 году, за год до назначения Гошкевича на должность консула в Хакодате), ясно говорит о большом интересе, который он питал к Японии, стране своего нового назначения. Кроме того, он, несомненно, был неравнодушен и к проповеди христианства в Японии. Тот факт, что Гошкевич еще за восемь лет до начала Реставрации Мэйдзи предвидел отмену запрета на христианство в Японии, уже говорит о том, что он питал интерес к этому вопросу и внимательно следил за развитием ситуации в Японии. Гошкевич, хорошо владея китайским языком, мог общаться с помощью китайской письменности и с японцами. (Скорее всего, его отношения с К. Татибана начались именно таким образом.) Думается, что Гошкевич в широком смысле испытывал симпатию к Японии. По–видимому, с момента своего назначения российским консулом он мечтал о том дне, когда запрет на христианство в Японии будет снято и проповедь православия станет также возможной. Когда протоиерей Василий Махов уезжал на родину, Гошкевич, несомненно, решил осуществить свою давнюю мечту. Он просил не просто о священнике для отправления служб в консульской церкви, но о проповеднике, готовом нести слово Божие японцам.

В своем письме Святейшему Синоду Гошкевич настаивал, чтобы ныне посылаемый священник был «не иначе как из кончивших курс духовной академии, который мог бы быть полезным не только своей духовной деятельностью, но и учеными трудами, и даже своею частной жизнью в состоянии был бы дать хорошее понятие о нашем духовенстве не только японцам, но и живущим здесь иностранцам».

В Хакодате жило немало образованных европейцев и американцев — таких как, например, английский консул Кристофер Ходжсон. Здесь также находилось много японской интеллигенции, например Дзёун Ку–римото, завоевавший известность в период Мэйдзи как журналист. Новый настоятель консульской церкви должен был быть миссионером, который мог бы не только общаться с подобными людьми на равных, но и завоевать их уважение. К тому времени, имея в виду перспективу разрешения христианской проповеди в будущем, в Хакодате для подготовки к ней уже находился французский католический миссионер Мерме де Котон, обладавший глубоким образованием и хорошо говоривший по–японски. Гошкевич просил о направлении православного миссионера, который не уступал бы по способностям и уровню эрудиции католику Котону.

В ответ на запрос Гошкевича в Хакодате приехал 25–летний иеромонах о. Николай из Петербургской духовной академии. К счастью для японцев, он вполне обладал всеми теми качествами, которых требовал Гошкевич. В итоге можно сказать, что именно Гошкевич, оценив высокий уровень интеллектуальных и духовных запросов японского народа, выбрал наставника, способного взять на себя дело проповеди среди этого народа.

В 1865 году И. А. Гошкевич вернулся в Россию, а в 1867 вышел в отставку. В то же время он уведомил московское Миссионерское общество о том, что в условиях запрета на христианство о. Николай тайно приступил к проповеднической деятельности в Хакодате, и ходатайствовал о выделении средств для его работы в Японии. Влиятельная тогда в России газета «Московские ведомости», призывая читателей оказать помощь начинающему миссионеру, писала: «Совет Миссионерского общества получил весьма утешительные сведения о деятельности иеромонаха Касаткина в Японии… Неужели возможно оставить почтенного иеромонаха без помощи?… В западных государствах подобная деятельность миссионера пользуется общим сочувствием. Будем надеяться, что и наше общество отзовется на заявление Совета Миссионерского общества, которому только что, 13–го сентября, впервые сделались известны через г. Гошкевича и действия иеромонаха о. Николая, и потребности нашей японской миссии» (Московские ведомости, 8 октября 1867).

Нам неизвестно, продолжал ли И. А. Гошкевич поддерживать о. Николая после своей отставки. Но и в дальнейшем активную помощь его миссии в Японии оказывал бывший русский посланник, при котором Гошкевич когда–то служил переводчиком, — Евфимий Васильевич Путятин. Путятин оставил карьеру морского офицера для политической деятельности и в 1861 году возглавил Министерство народного просвещения, а затем стал членом Государственного совета, войдя в политические круги Петербурга. Со стороны Православной церкви деятельность о. Николая в Японии наиболее активно поддерживал в первую очередь митрополит Петербургский Исидор, а также обер–прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев, священники Федор Быстров и Иоанн Дёмкин в Санкт–Петербурге, Гавриил Сретенский в Москве и другие.

Было также много покровителей и вне Церкви: Великая Княгиня Екатерина Михайловна, петербургский граф С. Д. Шереметев, графиня М. В. Орлова–Давыдова и другие. Ректор Академии искусств Ф. И. Иордан, его супруга В. А. Иордан и сестры Новодевичьего женского монастыря в Петербурге также были в числе сторонников о. Николая. Но наиболее ревностно его поддерживали Е. В. Путятин и его дочь Ольга.