Читать онлайн «Имам Шамиль». Страница 25

Однако Клюгенау не терял надежды на удачный исход переговоров. Но на следующий день получил письмо Шамиля, в котором говорилось:

«От бедного писателя сего письма, представляющего все свои дела на волю Божью — Шамиля, ген.-майору Клюки фон Клюгенау.

Сообщаю вам, что наконец решился не отправляться в Тифлис, если даже и изрежут меня по кускам, потому что я многократно видел от вас измены, которые всем известны».

Розен был в отчаянии. Шамиль засел в своих горах, а император неумолимо приближался к Тифлису. Даже осенняя распутица не в силах была задержать царский поезд.

К тому времени город заполнили зеваки, среди которых замечены были злостные жалобщики. В приемных толпились отпрыски знатных семейств, нахлынувшие на Кавказ в поисках чинов и крестов и искавшие аудиенции с государем в надежде получить выгодное назначение. Канцелярия трещала от челобитных, в которых излагались все безобразия, чинимые пьяными офицерами в местных заведениях. Да к тому же сам начальник тифлисской полиции принял для храбрости так много горячительного, что, когда протрезвел, оказался уже уволенным от должности.

Дела в крае шли из рук вон плохо. Интриги, доносы и очковтирательство стали местным обыкновением. Казнокрадство не только превышало мыслимые пределы, но и принимало причудливые «военные» формы. В надежде, что война все спишет, некоторые командиры устраивали набеги на мирные аулы, если узнавали, что мужчины ушли на подмогу мюридам. Набег выдавался за победу, награбленное имущество спускалось на базаре и пропивалось, фураж и скот употреблялись на воинские нужды, а полагающееся на это денежное содержание тихо присваивалось. Маркитанты кутили с чинами, от которых зависели подряды, и не забывали щедро одалживать их из своих барышей. Население принуждали строить дороги и крепости, забывая платить за работу. Не говоря уже о торговле с горцами порохом, свинцом и прочим казенным имуществом.

Одним словом — война. И казалось, что конца ее желают лишь царь да гибнущие на ней солдаты.

Чтобы как-то спасти положение и умилостивить государя, известного своим крутым нравом, Розен устроил великолепный военный парад на Дидубийском поле под Тифлисом. Но тут-то его и ожидал главный конфуз. Оказалось, что Николай весьма осведомлен о творящихся на Кавказе злоупотреблениях. И первой жертвой монаршего гнева пал зять самого Розена — уличенный в казнокрадстве командир Эриванского гренадерского полка флигель-адъютант князь А. Дадиани. Князь располагал большими суммами, предназначенными для особых поручений — наград, выкупа, подкупа, но, как выяснилось, не все деньги использовал по назначению и жил в Тифлисе на широкую ногу.

Перед всем строем император самолично сорвал с него аксельбанты и тут же надел их на сына барона, Александра Розена. Дадиани был отправлен в Бобруйск, в крепость 3-го класса, охранять армейские склады и арестантов. А сам Розен не снес унижения и подал в отставку. Прошение его было удовлетворено 30 ноября 1837 года. На посту командира Отдельного Кавказского корпуса его сменил генерал-лейтенант Е. Головин.

Покинув Тифлис, Николай направился по Военно-Грузинской дороге во Владикавказ. По пути в Аксайскую станицу, где его ждал наследник цесаревич — атаман всех казачьих войск, царь посетил Пятигорск, Георгиевск и Ставрополь.

В ту ночь в номере губернской гостиницы пировала компания молодых офицеров. Были среди них и два поэта — М. Лермонтов и А. Одоевский. И свел их здесь недавно погибший на дуэли А. Пушкин. Лермонтов был сослан на Кавказ за стихотворение «На смерть поэта», а декабрист Одоевский попал сюда из сибирской ссылки, где прославился ответом на пушкинское «Послание в Сибирь». Строка Одоевского «Из искры возгорится пламя» вошла в историю и даже украсила в виде эпиграфа ленинскую «Искру».

Встречать царя вышли толпы ставропольчан. Была даже устроена иллюминация — вдоль дороги горели смоляные бочки. Наконец показались казаки с факелами, сопровождавшие царский поезд. Одоевский объявил, что это похоже на похороны, и вдруг прокричал в темноту на манер гладиаторов, салютующих императору: «Ave, Caesar, morituri te salutant! (Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!)» Встревоженных приятелей он успокоил тем, что «русская полиция по латыни еще не обучена». Возможно, тогда друзья припомнили и другие строки его знаменитого стихотворения:

После Аксаевской император посетил Новочеркасск — столицу войска Донского, а затем, через Воронеж и Москву, вернулся 10 декабря в Царское Село.

Вскоре и друзья-поэты оставили Ставрополь, направляясь к местам своего предписания на беспокойном Кавказе. А гладиаторское приветствие Одоевского, к сожалению, оказалось пророческим.

Если бы всех декабристов, оказавшихся в разное время на Кавказе, удалось собрать вместе, они легко могли бы организовать тайное общество и составить новый заговор. С середины 1826 года около 70 офицеров и более трех тыс. рядовых участников было сослано на Кавказскую войну. Рассудив, что немалый военный опыт офицеров-декабристов более пригоден для баталий, чем для каторги, Николай позволил им искупать свою вину кровью на Кавказе.

Прослышав, что многие ранее сосланные на Кавказ декабристы сумели не только восстановиться в чинах, дворянских званиях и правах, но даже и вышли в отставку, большинство каторжан сами просили отправить их на войну. Конституционные иллюзии сменились романтикой кавказских сражений, которая, впрочем, тоже во многом оказалась иллюзией, к тому же весьма опасной для жизни. Но воевали они с горцами неохотно, «лишь для вида», считая их скорее союзниками в борьбе против самодержавия, чем врагами.

Вскоре оказалось, что вслед за бывшими каторжанами переместился на Кавказ и российский литературный олимп. Воспетый Пушкиным Кавказ сделался местом паломничества литераторов. Именно здесь, под грохот пушек и в сиянии сабель, русская литература обрела новое свежее дыхание. Пасынки остывшего севера становились преданными сыновьями пламенного юга. Здесь, в чарующем калейдоскопе необычайных событий, писатели быстро получали известность. А наиболее удачливые стяжали громкую славу и даже составили себе приличные состояния. Но для многих из них вершины Кавказа стали и надмогильными памятниками.