Читать онлайн «Николай Алексеевич Островский». Страница 48

«— Хорошо смотрите, диты! — обратился он к молодежи. — Отак и нас били когда-то, а теперь на селе такого никем не видано, чтобы крестьянина власть нагайкой била. Кончили панов — кончилась и плетка по нашей спине. Держите, сынки, эту власть крепко. Я, старый, говорить не умею. А сказать хотел много. За всю нашу жизнь, что под царем проволочили, як вол телегу тянет, да такая обида за тех!.. — И махнул костлявой рукой за речку и заплакал, как плачут только маленькие дети и старики».

Старый чабан лишь на закате дней своих испытал великое счастье свободы; он стал хозяином собственной судьбы. И в нем живет обида на всех, кто продолжает еще жить так же трудно, как довелось ему прожить большую часть своей жизни, кто терпит жандармский гнет и насилие панов. Он страстно хочет, чтобы все рабочие люди на всей земле жили свободно и радостно, как живет теперь он сам, — жили по-советски. Писатель разглядел зарождение чувства, которое стало теперь органическим для каждого советского человека.

В Харьковском хирургическом институте Корчагин познакомился с врачом-ординатором Бажановой. Ему сделали операцию. Герой вступил тогда в «первый акт своей трагедии». Ирина Васильевна Бажанова стала его верным другом. Она знала уже то, чего Корчагин еще не знал. «Этого молодого человека ожидает трагедия неподвижности, и мы бессильны се предотвратить», — сказал ей ее отец, знаменитый хирург. Она не нашла возможности сообщить это Корчагину. Прощаясь с ним, Бажанова лишь тихо произнесла:

«— Не забывайте о моей дружбе к вам, товарищ Корчагин. В вашей жизни возможны всякие положения. Если вам понадобится моя помощь или совет, пишите мне. Я сделаю все, что будет в моих силах».

Ее живая заинтересованность, самозабвенное стремление помочь Корчагину, сделать все возможное, чтобы здоровье его улучшилось, — все это не только индивидуальные черты, присущие именно ей, Бажановой; нет, это прежде всего характерные черты советского человека, советского врача. Это гуманизм, воспитанный советским строем. И именно он роднит доктора Бажанову с Одаркой и с чабаном дедом.

Образ Бажановой перекликается с образом Нины Владимировны, младшего врача в том клиническом военном госпитале, куда попал раненый Корчагин в 1920 году. В ее тетради, в записи, датированной 2 сентября 1920 года, мы читаем:

«Мне очень жаль его юность, и я хочу отвоевать ее у смерти, если мне удастся». И дальше; «Сегодня у меня замечательный день. Мой больной, Корчагин, пришел в себя, ожил. Перевал пройден. Последние два дня я не уходила домой».

Бажанова и Одарка, старый чабан и Нина Владимировна — все это люди разные, запоминаются они именно благодаря своим индивидуальным чертам. Но могущество этих и им подобных людей — в их единстве. Островский показал, что означает это единство, на чем оно основано и как проявляется. Они самые красивые люди на земле, потому что служат прекрасному делу обновления человечества — борются за коммунизм.

С ними — любовь писателя.

К Островскому здесь применимо то, что сказал о себе выдающийся советский педагог, замечательный ученый и писатель А. С. Макаренко, отвечая горе-критикам, упрекавшим его за обилие красивых героев в повести «Флаги на башнях». Он писал:

«Я не понимаю вашего упрека в том, что в моей повести много красивых. Я такими вижу людей — это мое право».

Островский горячо любил наших советских людей и видел их подлинную красоту.

Зато с какой уничтожающей ненавистью показаны в той же книге враги: будь то немецкие интервенты, или петлюровцы, или белополяки. И не только они! А все эти карьеристы и приспособленцы вроде Чужанина и Развалихина, мешочники, нэпманы, троцкисты, вредители. Перо Островского дышало яростью, когда оно их касалось.

О людях Павел Корчагин неизменно судил по их делам, и в делах показывал людей Николай Островский.

Это верный творческий метод. «Не понимая дел, — писал В. И. Ленин Горькому, — нельзя понять и людей иначе, как… внешне»[93]. Островский проявил прекрасное понимание дел, свершаемых людьми, и потому так глубоко постиг тех, кто действует в его книге. Порой страничка или несколько строк, но вы ощущаете за ними человека с его реальным миром, потому что человек этот — участник борьбы. Его содержание неотделимо от содержания дела, которому он себя посвятил, которому служит. Вот почему так резка грань между положительным и отрицательным в романе, между любимым и ненавистным. Она, эта грань, символически проходит по рубежу — между тех самых пограничных столбов, об одном из которых с любовью, а о другом с ненавистью писал Островский:

«Рубеж — это два столба. Они стоят друг против друга, молчаливые и враждебные, олицетворяя собой два мира. Один выстроганный и отшлифованный, выкрашенный, как полицейская будка, в черно-белую краску. Наверху крепкими гвоздями приколочен одноглавый хищник. Разметав крылья, как бы охватывая когтями лап полосатый столб, недобро всматривается одноглазый стервятник в металлический щит напротив, изогнутый клюв его вытянут и напряжен. Через шесть шагов напротив — другой столб. Глубоко в землю врыт круглый тесовый дубовый столбище. На столбе литой железный щит, на нем серп и молот. Меж двумя мирами пролегла пропасть, хотя столбы врыты на родной земле».

Пограничный рубеж между миром социализма и миром капитализма проходит по земле. Незримой чертой разделены им люди, их мысли и чувства. Эта черта отделяет социалистическое от капиталистического и его «родимых пятен» — пережитков.

Почему Корчагин не переваривал Файло и Грибова? Потому, что они по-буржуазному относились к женщине, хотя и были формально членами партии. Пошлый, циничный рассказ Файло, оскорблявший завокрженотделом Коротаеву, возмутил Корчагина:

«— Скотина! — заревел Павел».

Он выступал перед партийным судом:

«— Файло — отвратительное явление в нашем коммунистическом быту. Я не могу понять, никогда не примирюсь с тем, что революционер-коммунист может быть в то же время и похабнейшей скотиной и негодяем…»

Корчагин требовал исключения Развалихина из комсомола. Он говорил о нем на бюро окружкома:

«— Исключить без права вступления».

Это удивило всех, показалось слишком резким. Но Корчагин повторил:

«— Исключить негодяя…»

Беззаветная любовь Островского к миру социализма и неукротимая ненависть к миру капитализма стали его страстью, его зрением, его художественным методом, плотью и кровью произведения. Они определили его эпитеты и его метафоры. Писатель дал выход тому, что накопилось у него на сердце.

Писать о хорошем без любви, а о дурном без ненависти — значит плохо писать. «Как закалялась сталь» проникнута могучей страстью писателя-большевика. Эта книга написана отлично. И потому она не знает равнодушных читателей.