Читать онлайн «Не всё». Страница 45

Светланов — музыкант-гигант, вписавший отдельную страницу в историю русской музыки! Он записал всю русскую музыку, создал ее звучащую энциклопедию. И все равно мне кажется, что его до конца не оценили, не использовали весь его потенциал. Ни у нас в России, ни в мировых масштабах.

Мое первое впечатление от него: задолго до личной встречи, в юности, я увидела Светланова на экране телевизора. Отлично помню этого человека в водолазке. Он вдруг протянул руку к экрану и сказал, обращаясь ко всем:

— Не спешите выключать телевизор.

И я погрузилась в его рассказ. Меня потрясло, что можно так просто и точно говорить о классической музыке.

У каждого скрипача особые отношения со скрипкой. Мой папа говорил: «Моя первая жена — это скрипка». Многие музыканты воспринимают скрипку как любовницу. По-французски скрипка — существительное мужского рода. Но мне кажется, скрипка — женщина, и отношения с ней если не эротические, то чувственные. Недаром некоторые части инструмента называются голова, грудь (верхняя дека). Когда необходим ремонт, вставка, говорят, что у скрипки инфаркт. У скрипки бывает свой характер, свои болезни, настроения, она обижается, бывает счастлива, реагирует на эмоции скрипача, может быть капризной или послушной, в зависимости от того, как к ней относятся.

Володя говорит, что, если в его отсутствие кто-то прикоснется к его скрипке, в ней нарушается молекулярный состав. Поэтому никто никогда ее не трогает.

Я убеждена, что скрипка — существо одушевленное. Со скрипками происходят мистические истории и загадочные приключения. Скрипка — это загадка. Когда создают скрипку (пусть даже современные мастера), непонятно, как из какого-то кусочка дерева получается инструмент с таким голосом. Володя всю свою скрипичную карьеру сделал на итальянской скрипке мастера Гобетти из Венеции. У Володиной Гобетти был «инфаркт» — вставка из современного дерева на верхней деке. Замечательный французский скрипичный мастер Этьен Ватло говорил, осматривая ее со всех сторон:

— Она не должна звучать, не понимаю, почему она вообще звучит.

А она звучала в руках Володи фантастически. Один старый питерский мастер как-то сказал:

— Вовочка, с тобой хорошо продавать скрипки — любая кастрюля через три минуты начинает звучать.

Это правда — у Спивакова уникальный звук, и не я это придумала; редкий дар владения звуком, способность извлекать свой особенный звук. Думаю, из-за Гобетти он отчасти перестал в свое время обращаться к концертам крупной формы. Когда его спрашивали, почему он прекратил играть Брамса, он отвечал, что не может добиться на ней того, что хотел бы услышать. Она не могла дать тот звук, к которому он стремился. Допустим, у балерины есть определенные физические возможности — в силу природных данных она что-то может станцевать, а что-то нет. Так и скрипка. Володя как-то «химичил», используя свои профессиональные секреты, скрипка задыхалась и, что странно, хуже всего чувствовала себя именно в Венеции, у себя на родине. Она кашляла, скрипела, шамкала, как будто у нее начинался дикий ларингит и катар. Вела она себя там омерзительно.

Володя всегда говорил, что денег купить Страдивари у него не будет никогда и что свою жизнь скрипача он уже прожил. Иметь Страдивари — это мечта любого скрипача. Он считал, что она неосуществима — и Бог с ней. Брать из государственной коллекции он не хотел, хотя ему предлагали. Считал, что скрипка должна жить с музыкантом, принадлежать ему. Он вообще в чем-то собственник: не любит снимать квартиры, предпочитает купить, не любит брать вещи напрокат — предпочитает иметь свои.

У меня всегда была мечта, что появится кто-то, который или купит, или подарит, или даст Спивакову в пожизненное пользование настоящую скрипку. Но мечта оставалась мечтой. Однажды он готовил концерт Брамса в Мюнхене. Приехал очень известный коллекционер скрипок со странным именем Модерн, позвонил Володе, попросил разрешения показать инструменты из своей коллекции. Приехал и — выложил у нас на кровати пять-шесть уникальных скрипок: Гварнери, дель Джезу, Страдивари. Одну из Страдивари Володя взял, заиграл на ней первую фразу концерта Брамса — помню, я вышла из номера, потому что у меня перехватило горло от острого чувства несправедливости. Я подумала о том, что скрипка стоит таких денег, каких у нас никогда не было и не будет, купить эту скрипку нам некому. И она будет храниться в каком-то банке или попадет в руки какому-нибудь японцу, который станет выводить на ней пассажики один быстрее другого. Еще я думала о том, что эти драгоценные скрипки были сделаны для того, чтобы звучать, соприкасаться с руками великих исполнителей, вибрировать вместе с кровью, текущей по жилам скрипача. В скрипке заводится жучок. Скрипки стареют и сыреют, если на них долго не играют. Как жемчуг, который умирает, если не соприкасается с женской кожей. Только скрипки умирают значительно быстрее, чем жемчуг, который мертвеет спустя 300 лет. А скрипку, если на ней не поиграют лет тридцать, надо восстанавливать и восстанавливать.

Настоящая скрипка — такой раритет, что становится наилучшим вложением денег. Если Давид Федорович Ойстрах в свое время мог себе позволить купить Страдивари, то для поколения Володи (из сорока лет карьеры тридцать приходились на работу на Советский Союз и Госконцерт) это было недоступно. Так что коллекционер собрал скрипки и исчез.

Порой случалось, что Володя брал у кого-то шикарный инструмент — и откладывал. Один итальянский скрипач имел аж две превосходные скрипки, но у него была очень богатая жена. В этом Спивакову не повезло. Я часто плакалась нашему импресарио Мишелю Глотцу, что, мол, вот бы купить Володе скрипку!

Однажды, три года назад, он играл в Париже концерт Чайковского с «Оркестром де Пари». И на концерт пришел Володин старший сын Саша, которому сейчас 31 год. Он скрипач, очень дружит с Вадимом Репиным и многими музыкантами. С ним был знакомый, с которым они зашли за кулисы. Знакомый звали его Эдуард — оказался милым человеком, музыкантом, давно эмигрировавшим из Латвии, и одним из самых крупных торговцев скрипками на сегодняшний день. Вместе с неким американцем, который скупает отличные инструменты, он создал фонд и продает скрипки. Через его руки проходит все лучшее. Конечно, такие скрипки должны иметь сертификат. На аукцион они выходят только при наличии двух сертификатов авторитетнейших экспертов (если имеется в виду Страдивари, то это либо лондонский скрипичный мастер Бир, либо парижский — Этьен Ватло, живая легенда).

Эдуард говорит: