Читать онлайн «Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.». Страница 55

С особой признательностью хочу вспомнить Якова Ивановича Менцендорфа (1898–1965), чей профессионализм, честность и преданность делу не раз спасали в те страшные годы и меня, и Библиотеку. Яков Иванович работал у нас с 1935 года, поступил к нам в справочно-библиографический отдел, возглавлял отдел комплектования, а в 1940 году стал заместителем директора по научной работе.

Это был уникальный человек: полиглот, эрудит, прекрасно разбиравшийся в общественно-политической литературе Западной Европы и США. По собственному почину он следил за "идеологической чистотой" Библиотеки, особенно наших книжных фондов, внимательно изучал все наши выставки, чтобы ни одна опальная фамилия не просочилась. После его проверки ни один цензор не мог к нам придраться. Искренность и честность Якова Ивановича снискали ему уважение коллег и читателей.

Давний читатель и друг Библиотеки Лев Копелев вспоминал:

"В те годы Библиотека иностранной литературы оставалась едва ли не единственным в Москве учреждением, в котором не обнаружили "вражеского гнезда", никого не разоблачили. Разумеется, время от времени и в библиотеке созывались собрания, читались доклады о "коварных методах вражеских разведок", принимались резолюции с требованиями "беспощадно карать". Однако в 1938–1939 гг., когда я уже был постоянным читателем, завсегдатаем библиотечных будней и праздников, не помню, чтобы кто-нибудь из сотрудников "исчезал" или кого-то "прорабатывали". Но именно в это время заместителем Маргариты Ивановны стал Яков Иванович Менцендорф. Он был необычайным человеком, и его назначение по тем временам было необычайным. Бывший латышский стрелок, участник Гражданской войны, потом сотрудник Коминтерна, он в 30-е гг. считался "дипломатом", занимал какую-то должность в посольстве СССР в Лондоне, но работал "по линии Коминтерна".

Он был образованный историк, филолог, владел несколькими иностранными языками, отличался чрезвычайной добросовестностью, кропотливой точностью и аккуратностью. В 1937 г., когда шло повальное "разоблачение двурушников", Яков Иванович прислал из Лондона письмо в ЦК партии, в котором признавался, что в 20-е гг. некоторое время сочувствовал оппозиции, сомневался в "генеральной линии", что это воспоминание мучило его и он должен и может быть только предельно откровенен с партией… Его немедленно отозвали из посольства; некоторое время он оставался безработным. Маргарита Ивановна не побоялась назначить его сотрудником справочно-библиографического отдела. Вскоре он стал главным цензором Библиотеки. Некоторые сотрудники говорили: "Наша Маргарита хитрая — взяла себе такого помощника, и сама уже о бдительности не беспокоится. У Якова Ивановича комар носа не подточит. Он раньше любого главлита знает, какую книжку перевести в спецхран, какие фамилии вычеркнуть из каталогов". (Когда в 1956 г. я после реабилитации пришел в библиотеку, Яков Иванович дружелюбно и с неподдельной радостью встретил меня: "Ох, сколько я туши потратил, вычеркивая вашу фамилию и на карточках и в каталогах… Но все хорошо помню, теперь восстановим…")".

1 декабря 1934 года был убит Киров. Хорошо помню, как везли гроб с его телом по Мясницкой улице, где мы жили, с Ленинградского вокзала в Колонный зал. В тот день нам не разрешили выходить из квартир. Двор, подворотня, улицы — все было пусто, ворота закрыты, только "люди в штатском" и солдаты. В доме, выходившем фасадом на Мясницкую, в квартирах с окнами на улицу дежурили сотрудники "органов". Было зловеще тихо и страшно. Закрадывались плохие предчувствия.

Аресты 1937–1938 годов меня лично обошли. Мне кажется, что меня спасло то, что я и мой муж не были в дружбе, как говорят, "домами" с известными людьми того времени, хотя мои возможности здесь были огромны. Многих я знала по работе, со многими арестованными в те годы мы с мужем отдыхали на курортах. Но "домами" никогда не дружили. Жили мы довольно замкнуто. Общались вне работы только в кругу нашей большой семьи и с друзьями, в основном дореволюционными, саратовскими.

Большие неприятности грозили мне весной 1938 года. Целый год я ходила, как тогда говорили, "под прокурором". Еще в июле 1937 года поступило в Библиотеку заявление заведующей отделом выдачи книг Е.Д.Айзнер о том, что "директор ГЦБИЛ т. Рудомино нарушила революционную законность, уволив меня с 28 мая с. г. с работы, зная, что я еще 26 мая с. г. не вышла на работу по болезни, имея с указанного числа больничный лист". Далее в заявлении Айзнер сообщала, что "заболела еще раньше в результате организованной директором травли" — реакции на ее критические выступления. Даже перечислялись "преступления", совершенные в Библиотеке, и выражалось требование о восстановлении на работе. В связи с "делом Айзнер" дирекция Библиотеки направила в парторганизацию письмо, которое показывает ту обстановку, в которой проводились чистки и аресты, выдержки из которого привожу ниже:

"…Айзнер в своем заявлении писала, что в Библиотеке читатели арестовываются пачками. Однако подсчитано, что при взыскании от читателей Библиотеки задержанных книг, на 10 ООО читателей было обнаружено 26 арестованных читателей по отделу выдачи и 18 арестованных читателей по основному книгохранению. Далее Айзнер пишет о задвижении классиков марксизма-ленинизма за счет выдвижения литературы врагов народа (Радек, Каменев). Это не так. Согласно указаниям Комиссии Совнарконтроля, Библиотекой были установлены еще в конце 1935 года категории для художественной литературы: первая категория — рекомендуемая литературы; вторая категория — оставляемая в книжном фонде; третья категория — для индивидуального пользования и четвертая категория — для передачи в другие библиотеки для обмена, макулатура и пр. В начале 1936 года бывшим заместителем директора Ондрачеком эти категории механически были перенесены на социально-экономическую литературу. Этот механический подход в конце 1936 года был осужден, и был организован вторичный пересмотр социально-экономического фонда. Во время этого пересмотра в тысячной массе социально-экономической литературы были обнаружены единичные экземпляры старых изданий классиков марксизма-ленинизма, помеченные второй категорией. В связи с этим вся работа предыдущего консультанта Петермейера была вновь проверена, и итоги были тотчас же сообщены в партийную организацию. Обнаруженные экземпляры никакого ущерба читателю не причинили, так как 99 % книг находились в первой категории. Что касается книжки врага народа Радека о т. Сталине, то отнесение ее к первой категории было проведено в то время, когда эта статья была напечатана в центральном органе, газете "Правда". Книга была изъята по появлении в печати сведений о вредительской деятельности Радека. Что касается Каменева, то, вероятно, речь идет о предисловии к отдельным книгам марксизма-ленинизма. В свое время Главлитом было дано указание не изымать подобные предисловия из произведений классиков марксизма-ленинизма.