Читать онлайн «Женщина в жизни великих и знаменитых людей». Страница 134

Власть Помпадур росла с каждым днем. Между прочим, она добилась ссылки Ришелье в Монпелье после того, как между нею и им произошла легкая ссора. Тем не менее наступил момент и её падения. Начался он тотчас после покушения Франца Домиана, заявившего на допросе, что хотел убить короля в отместку за притеснения, которым подвергается народ. Людовик был ранен и слег в постель. В это-то время он почувствовал угрызения совести и, решившись переменить жизнь, предложил маркизе уехать. Вместе, с этим он хотел отречься от престола в пользу дофина. Но он не сделал ни того, ни другого. Наоборот, порочные наклонности его стали обнаруживаться еще с большею силою. Он завел у себя настоящий гарем. Однажды Людовик увидел в Версальском парке, хорошенькую двенадцатилетнюю девочку. Он пришел в восторг, и через некоторое время девочка была ночью взята с постели и доставлена в павильон парка, носивший название «Кремитаж» — главный пункт любовных похождений короля. Почти целый год пришлось пробыть там подростку. Девочке еще не было тринадцати лет, когда она родила королю сына… Король ее выдал замуж за бедного дворянина, дав ей приличное приданое. Павильон, находившийся в конце парка, был соединен подземным ходом с несколькими домами, превращенными в монастырь. В этот мнимый монастырь стекались красивейшие девушки Парижа, составляя настоящий гарем. Как только какая-либо из них надоедала Людовику, ее выдавали замуж, причем не скупились на приданое. Так, одна из них, выданная за полковника, получила 800.000 франков. Туда, в этот «монастырь», была однажды насильно заключена одна одиннадцатилетняя девушка. Отец, крупный нантский торговец, долго хлопотал, стараясь освободить дочь из заключения, но принужден был уехать в родной город ни с чем. При таких условиях роль маркизы Помпадур не могла быть по-прежнему велика. Бывшая повелительница Франции все более и более отодвигалась на задний план, и, когда она умерла, король ни единым словом не выразил сожаления. Когда мимо его окна провозили останки маркизы, шел дождь. Король равнодушно стоял у окна и, глядя на великолепную колесницу, на которой покоилось тело его метрессы, только проговорил:

— Погода не благоприятствует путешествию маркизы.

Кто бы узнал в этом довольном, утомленном радостями жизни короле того наивного Людовика, который, не замечая коварного умысла своего придворного, обратившего его внимание на одну хорошенькую женщину, добродушно спросил: «Разве она красивее королевы?». Теперь ему уже не нужно было говорить о таких вещах. Он сам искал хорошеньких женщин, искал везде и повсюду усердно, упорно, превратив культ грубой любви в свою профессии. О королеве он не думал. Эта идеальная женщина, проводившая дни и ночи в молитвах о том, чтобы Бог направил ее мужа на истинный путь, не могла нравиться распутному монарху, не останавливавшемуся для удовлетворения своей низменной похоти перед высасыванием последних соков из благородного, но придавленного, приниженного, угнетенного и сломанного народа. Он падал все ниже в ниже. Красота его уже не удовлетворяла. Он искал забвения в пучине страсти, потому что только забвение могло еще поддерживать равновесие в душе человека, который видел уже приближение страшной катастрофы. «После нас хоть потоп». Это мог сказать только тот, кто действительно уже слышал отдаленные раскаты грома и чувствовал дуновение ветра, долженствующего превратиться в дикий вихрь.

Одним из многочисленных средств, с помощью которых Людовик XV доставлял себе забвение, и была графиня Дюбарри. Для Франции, помнившей еще величие двора Людовика XIV, появление этой женщины в центре придворной жизни было поистине скандалом. Если прежние метрессы, расточительные, легкомысленные, беспощадные, имели за собою то преимущество, что были более или менее знатного происхождения, вращались в лучшем обществе или, как г-жа Ментенон, видели в своих салонах представителей умственной и аристократической знати, то г-жа Дюбарри, наоборот, не могла привести в свою пользу ничего, кроме самого дикого, необузданного цинизма, связанного с самым ярым развратом. Достаточно сказать, что до поступления в метрессы к королю Дюбарри или, как ее тогда звали, m-lle Лан, была куртизанкой низшего сорта, жившей с аферистом, который пользовался ею для того, чтобы привлекать в себе игроков. Были люди, которые встречали ее в грязных вертепах пьяною от разгула и готовою идти за всяким, кто выразить на это желание. Рассказывали даже, что ее однажды нашли в бессознательном состоянии на улице под дождем…

Как было сказано, появление этой женщины при дворе произвело сильное впечатление. Те, которые пользовались честью табурета[128] у Помпадур, находили для себя величайшим скандалом пользоваться тем же у бывшей проститутки. Мириться в конце концов пришлось волей-неволей, потому что Дюбарри быстро вошла в роль и, овладев королем, стала бесконтрольной хозяйкой Франции. Велико же было тогда обаяние женского элемента! До чего доходило влияние этой женщины на короля, видно из следующего факта. Однажды на придворном обеде Дюбарри, разливая суп королю и гостям, поднесла разливательную ложку к губам. Все невольно переглянулись, а король, улыбнувшись, сказал:

— Однако, это будет не просто суп, а суп со слюнями.

— Ну, что ж такое? — возразила Дюбарри. — А может я хочу, чтобы все пили мои слюни.

Она тогда еще не знала, что придет время, когда ее оставит мужество и она будет дрожать, кричать и плакать под ножом палача. Когда впоследствии пришла революция и смела мусор, нанесенный на благородную французскую почву властолюбивыми и эгоистичными королями, была, конечно, сметена и Дюбарри. Но куда делась ее прежняя прыть! Никто до неё не выражал столько страха перед смертью, никто так не убивался, не умолял бездушного палача о смягчении смертного приговора. Куртизанка не выдержала до конца. Низкая в апогее власти, она обнаружила крайнюю мелкость и дряблость души, с которыми спорить могли бы, пожалуй, одни ее пороки.

Графиня Дюбарри была последней из фавориток, вокруг которых, как вокруг оси, вращалась вся политическая и общественная жизнь Франции. Когда она скончалась, в королевской Франции уже некому было ее заменить. Тем не менее она продолжала царить и после смерти. Дух, ею созданный, не исчез. Она некоторым образом явилась воспитательницею целого поколения, и в этом отношении, можно сказать, Мария-Антуанетта, жившая при иных условиях и, как законная жена, занимавшая другое положение, явилась прямой продолжательницей дела, завещанного графиней Дюбарри.