Читать онлайн «Великие русские люди». Страница 70

Книга эта пробуждала любовь к учению, она делала самый процесс обучения радостным для них. Один из старых педагогов вспоминает: «В школу заглянула новая жизнь: в простом, ясном, всегда понятном детям художественном слове выступили те знакомые явления природы и жизни, которые вызывали блеск в детских глазах, иногда улыбку и порой детский смех. Дети вдруг услышали что-то такое, что заговорило с ними через книгу родным и понятным языком».

Тщательное изучение учебных книг Ушинского, лучшего достижения дореволюционной педагогики, поможет и советскому педагогу разрешить задачу создания на высоком общепедагогическом уровне учебной книги для начальной советской школы.

Заветной мечтой Ушинского была такая разработка педагогической науки, которая помогла бы педагогу сделаться полным хозяином своего дела. С педагогической рецептурой, которой так охотно подменяют педагогическую науку, Ушинский мирился только скрепя сердце, как с временной необходимостью. «Главное дело вовсе не в изучении правил, а в изучении тех научных основ, из которых эти правила вытекают… Мы не говорим педагогам: поступайте так или иначе; но мы говорим им:

изучайте законы тех явлений, которыми вы хотите управлять, и поступайте, соображаясь с этими законами и теми обстоятельствами, в которых вы хотите их приложить».

Те явления, с которыми имеет дело воспитатель, чрезвычайно сложны и обширны. Они охватывают, в сущности, всю психофизическую и социальную жизнь человека. Но особое место в их ряду занимают, конечно, явления психической жизни человека, и научное изучение их составляет ближайшую задачу педагогов. «Педагоги, — по словам Ушинского, — это единственный класс людей, для практической деятельности которых изучение духовной стороны человека является так же необходимым, как для медика изучение телесной». Педагог уже тем самым, что он педагог, что он ведет учебную и воспитательную работу, показывает, что он «изучает своего воспитанника, его способности, наклонности, достоинства и недостатки, подмечает развитие ума, руководит им, хочет давать направление воле, упражнять рассудок, раскрывать разум, борется с леностью, с упорством, искореняет дурные природные наклонности, формирует вкус, внушает любовь к истине — словом, ежеминутно вращается в области психических явлений».

И вот, исходя из таких соображений, Ушинский задумал капитальный труд под заглавием «Человек как предмет воспитания», в котором хотел показать, что такое человеческая психика, над воспитанием которой работает педагог, каким законам подчиняется ее развитие. Педагогические правила, составляющие азбуку педагогической работы, явились бы только кратким выводом из этого труда. Таким образом была бы разработана одна из главных частей сложной педагогической науки. Выполнять такую капитальную работу Ушинский мечтал уже с первых дней своей педагогической деятельности, но только под конец своей жизни он смог приступить к ней.

Между тем во времена Ушинского психология только еще начинала высвобождаться из пеленок метафизически-религиозного и идеалистического миросозерцания.

Только для того, чтобы правильно поставить основные вопросы задуманного Ушинским исследования, нужна была незаурядная смелость и глубина мысли.

В психологии, как и в других областях науки, шла борьба между отживающим идеализмом и вступающим в свои права материализмом. Ушинский безоговорочно высказался за методологию материализма как в психологии, так и в педагогике. В 1866 году он писал: «Ошибку гегелевской философии исправила современная материалистическая философия, и в этом, по нашему мнению, состоит ее величайшая заслуга в истории науки. Она привела и продолжает приводить в настоящее время множество новых доказательств, что все наши идеи, казавшиеся совершенно отвлеченными и прирожденными человеческому духу, выведены нами из фактов, сообщенных нам внешней природой, составлены нами из впечатлений или образованы из привычек, условливаемых устройством человеческого организма. Современный материализм в лучших своих представителях доказал вполне истину, высказанную Локком несколько преждевременно и без точных доказательств, что во всем, что мы думаем, можно открыть следы опыта… Много положительного внесла и продолжает вносить эта философия в науку и мышление; искусство воспитания в особенности чрезвычайно много обязано именно материалистическому направлению изысканий, преобладающему в последнее время… Человеческая мысль почувствовала потребность связать отрывочные фразы и тирады материалистические в одну материалистическую философию. Однако же в этом случае идеализм был счастливее материализма, который, кажется, ожидает еще своего Гегеля».

Он не знал, что «своего Гегеля» (как говорил Ушинский) материализм дождался: Карл Маркс именно в это время заканчивал работу над первым томом «Капитала», великого труда своей жизни.

Предпринятую Ушинским разработку основ педагогической науки необходимо рассматривать как грандиозный опыт пересмотра идеалистической психологии с точки зрения материализма. Только материалистически построенная психология могла дать твердую научную опору для воспитания. Впервые поставив перед собой задачу разработки научной психологии как основы педагогики, Ушинский, разумеется, не мог проделать ее совершенно исчерпывающе и без ошибок, не отдавая дани старому идеализму. Однако же в целом труд Ушинского задуман так глубоко и разработан с таким мастерским проникновением в детали нового построения психологической науки, что, несмотря на свою устарелость, он и доныне не имеет себе равного в педагогической науке.

К сожалению, широко задуманный труд остался незаконченным. Ушинский успел издать два первых больших тома. В них он дал детальный анализ элементарных психических явлений, правильно материалистически вскрыл их закономерность и таким образом установил элементарные научные предпосылки для учебной и воспитательной работы. Но предстояло завершить эту работу самым важным по содержанию третьим томом, в котором подлежали анализу и изучению уже не элементарные, а сложные конкретные явления человеческой психики, чаще всего трактовавшиеся в идеалистически извращенном духе. Весь труд разрастался до двух тысяч страниц. Ушинский предполагал, закончив его, потом вновь переработать, сократить и опять издать с одновременным переводом на английский язык.