Читать онлайн «Римския-Корсаков». Страница 4

Музыкальное созревание идет стремительно. Ничего не зная в теории музыки, он пробует сочинять. Не зная техники струнных и духовых инструментов, пробует «оркестровать» симфонические антракты «Сусанина», перекладывает «Камаринскую» Глинки для скрипки с фортепиано.

Этот музыкальный хаос начинает проясняться с момента, когда Ника встречает понимание, сочувствие и помощь настоящего музыканта. Осенью 1859 года дал ему первый урок даровитый пианист и убежденный поклонник русской музыки Федор Андреевич Канилле. Очень скоро эти уроки превратились в дружеские беседы за фортепиано. Техника игры от этого, пожалуй, не усовершенствовалась, но общее музыкальное развитие Ники сделало за последующие два года громадный шаг вперед. Римский-Корсаков узнал Шумана и Баха, квартеты и фортепианные сонаты Бетховена, новые для себя сочинения Глинки. Его вкусы и пристрастия становились убеждениями. Канилле был от своего ученика в восторге. В угловатом и застенчивом морском кадете он угадал крупное композиторское дарование. Чтобы как должно руководить его формированием, самому Канилле (он это прекрасно сознавал) недоставало многого. И он сделал самое большое, что только мог сделать для своего питомца: сохранив дружбу, отказался от руководительства. 26 ноября 1861 года Канилле привел Римского-Корсакова к музыканту, которому предстояло сыграть исключительную роль в жизни Николая Андреевича. В этот воскресный день произошла первая встреча — Корсакова с Милием Алексеевичем Балакиревым.

В истории России 1861 год — переломный. В истории русской музыки — это канун больших событий. Пройдут немногие месяцы, и Антон Рубинштейн откроет в Петербурге консерваторию, а Милий Балакирев — Бесплатную музыкальную школу. Уже создано, действует, вызывает нарекания и хвалы Русское музыкальное общество. Все области художественной жизни вовлекаются в процесс глубоких и быстрых изменений. Новая эпоха вызывает к деятельности поколение новых людей.

Поздней осенью 1861 года молодой чиновник министерства юстиции Чайковский поступает в музыкальные классы. Годом позже химик и любитель музыки Бородин начинает писать свою первую симфонию. Пробуют силы в симфоническом роде Балакирев, Цезарь Кюи, Мусоргский. Пришла пора появиться на свет русской симфонической школе.

Со своими наивными композиторскими попытками, необыкновенной восприимчивостью и юношеской влюбленностью в музыку Римский-Корсаков, едва переступив порог Балакирева, оказался в самом средоточии музыкальной «молодой России». Народа в кружке было немного: кроме самого Милия Алексеевича, только Мусоргский и Кюи, да еще два любителя, дипломат Лодыженский и почвовед Гуссаковский; оба внезапно появлялись у Балакирева и еще внезапнее исчезали, много обещали и мало делали. Зато жизнь здесь кипела. Без обиняков обсуждались старые и новые произведения. Суд был скорый, приговоры выносились решительные. Были тут и односторонность, и свежесть чувства, и мальчишеский задор. Была огромная, еще искавшая выхода и форм одаренность. Была гениальная чуткость к новым задачам искусства.

Рутина, школярство, посредственность высмеивались жестоко. Дружным презрением встречалось все, что казалось похожим на сентиментальность или отзывалось дешевой красивостью. На оперных сценах царила в то время мелодичная и виртуозная итальянская опера, приводившая в безграничный восторг петербургских меломанов. Для балакиревцев слово «итальянщина» означало предел пошлости. Антон Рубинштейн, человек бурной энергии и музыкальный деятель первого ранга, стремился укоренить у нас первые начатки музыкального образования и новые для русских композиторов элементы сонатно-симфонической формы. Немецкой формы, ибо она в конце XVIII века сложилась в странах немецкой культуры. В концертных программах руководимого им Русского музыкального общества видное место заняли Гайдн, Моцарт, Вебер, Мендельсон. К симфонической форме на свой лад тянулись и балакиревцы. Однако эти воинственные музыканты немедленно окрестили Русское музыкальное общество «немецким музыкальным департаментом», а его главу «Тупинштейном» и «Дубинштейном». Была та любопытная пора, когда веселее, интереснее, нужнее было говорить «нет», чем «да». Весело было наперекор знатокам считать Баха — педантом, Моцарта — деревянным и пустым, Шопена — салонным и сладким, Мендельсона — кислым, Вагнера — бесталанным, Даргомыжского — нескладным. Избытком почтительности балакиревцы не грешили. У своих любимых композиторов — Бетховена, Шумана, Берлиоза, даже у восторженно ценимого Глинки — они охотно находили слабости самые непростительные, подлинные или мнимые. Таково было характерное веянье эпохи, бросившей смелый вызов авторитетам и легко доводившей этот вызов до преувеличения.

По кружку и вождь. «Молодой, с чудесными подвижными, огненными глазами, с красивой бородой, говорящий решительно… и прямо; каждую минуту готовый к прекрасной импровизации за фортепиано, помнящий каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемые ему сочинения…» таким на всю жизнь остался в памяти Корсакова Балакирев шестидесятых годов. «Технический критик, — подчеркивает Корсаков, — он был удивительный. Он сразу чувствовал техническую недоделанность или погрешность, он сразу схватывал недостаток формы… и тотчас, садясь за фортепиано, импровизировал, показывая, как следует исправить или переделать сочинение».

Принесенные Корсаковым с собою музыкальные наброски получили неожиданное одобрение. Что-то сразу расположило к нему Балакирева, обладавшего счастливым даром с первого взгляда горячо и глубоко привязываться к симпатичным ему людям. Уже очень скоро отцовская нежность и забота стали сквозить в его дружбе с пытливым и застенчиво-восторженным морским кадетом.

Занятия с Канилле продолжались, но уже неясно было, кто кого учит: даровитый пианист — способного ученика или молодой композитор — даровитого пианиста. Из отрывочных набросков оркестровой пьесы, показанных Балакиреву, Корсаков по решительному требованию Милия Алексеевича развивал и вырабатывал теперь «форменную» симфонию. Каждый новый кусок он приносил Балакиреву, выслушивал энергичную критику и дельные советы, переделывал по нескольку раз, пока, наконец, все не становилось на место. И с каждым шагом вперед рос опыт юного композитора и росла его вера в свои силы.

На встречах у Балакирева исполняли в четыре руки поздние квартеты Бетховена, симфонии Шумана, играли музыкальные новинки. Участники кружка честно показывали друг другу все наработанное ими за неделю. Критика бывала резкой и нелицеприятной. Обижаться не полагалось. В кружке господствовала чудесная творческая атмосфера доверия, требовательности и доброжелательства. Младшие по силе таланта, пожалуй, даже превышали старших, но безоговорочно принимали превосходство их опыта, знаний и вкуса. Старшие, даже рубя сплеча, с горячей заинтересованностью относились ко всему, что приносили на суд Мусоргский, Гуссаковский, Корсаков, Лодыженский. Счастливая мысль, интересный замысел, удачный сюжет легко делались общим достоянием, их дарили без сожалений и принимали без обиды.