Читать онлайн «Записки простодушного». Страница 41

У дяди Вани (наводчика противотанковой пушки) всё до поры до времени складывалось удачно, всего два легких ранения, имел боевые награды. А дальше произошла трагическая история (впрочем, за ее достоверность я ручаться не могу). Кто-то рассказывал мне, будто бы в начале 44-го дядю Ваню наградили отпуском домой. И вот накануне отъезда, когда он уже настроился ехать, «сидор» свой собрал, уложив в него какие-то гостинцы родным, его вызывают в блиндаж к майору (командиру батареи?), и тот говорит, что отпуск отменяется. Дядя Ваня вскипел (человек вообще был горячий), а майор на него заорал: «Р-разговорчики! В штрафбат захотел?!» А между ними стояли какие-то зарядные ящики, и на них лежал автомат. В беспамятстве дядя Ваня схватил автомат и — выстрелил в майора. Удивительно, как его не расстреляли, — послали в штрафбат. Известно, штрафбатовцев бросали в самое пекло, на верную смерть. Дядя, однако, уцелел, снова отличился, был ранен, контужен, и его демобилизовали. Помню, привез 16-кратный артиллерийский бинокль, и мы, забравшись на крышу, часами рассматривали окружающие дома, огороды, людей, кошек («Смотри, какая громадная, прямо тигр!»).

По случаю возвращения дяди Вани в Воткинске собрались родные, радовались, плакали («праздник со слезами на глазах»), пили, пели, а дядя Ваня в разгар веселья вдруг упал навзничь, и мы, испуганные, смотрели, как он бьется на полу с пеной на губах (эти припадки довольно скоро, через несколько месяцев, прошли).

Самый младший мой дядя — дядя Саша (тот, которого многие годы шантажировал чекист) служил в Дальневосточной армии, под Хабаровском, потом воевал с японцами. Его направляли в офицерскую школу, но его всю жизнь тянуло к книге, и, демобилизовавшись, дядя поступил на филфак Ижевского пединститута. Помню, как он с наслаждением перелистывает учебники («Русский фольклор», «Теория литературы» Тимофеева). Но… но… хотя этот мой дядя в боях тяжелых не участвовал, ранен не был, но в ветреных зимних «диких степях Забайкалья» застудил голову, и врачи запретили ему учиться из-за постоянных головных болей. Дядя Саша всю жизнь проработал каким-то мелким служащим в Ижевском банке. И как он — нет, не завидовал — радовался, когда я поступил на историко-филологический факультет Пермского (тогда Молотовского) университета, и во мне, его племяннике, осуществилась его мечта!

Не везло дяде Саше и в семье, где его не понимали — ни жена, ни дочка. Помню, студентом приезжаю в Ижевск. Дядя Саша рад гостю, он с дочкой угощает меня малиной со своего огорода. А тут и Капа, его жена, приходит. И дочка ей рассказывает про отца: «Наш-то дристунчик, что сказал! Сказал, что мы набрали ведро малины!» И Капа молчит, а дядя Саша смущенно оправдывается: «Ну, а что? Почти полное ведро!..» — вместо того, чтобы дать девчонке по заднице и выкинуть из комнаты (для ее же пользы!). Неудивительно, что в конце концов семья распалась…

Вернувшиеся дядья-фронтовики немало помогали нам (вечная им память!). Но психологически маме стало, пожалуй, еще труднее. Помню, она, такая общительная, душа компании, отказывалась от общих гулянок, несмотря на настойчивые уговоры сестер и на наши уговоры: «Нет, сыночки, не пойду. Там все с мужьями будут. Чо я буду, как кукушка, одна сидеть? Мне и с вами хорошо!» А у самой на глазах слезы. Поэтому мы с облегчением слышали громкий, сердитый какой-то, стук в ворота: может, за мамой пришли? Входил дядя Ваня, большой, сердитый: «Ты чо, своячина (свояченица)? Долго тебя ждать?!» (да еще и крепкое слово добавит — для убедительности). И почти силой уводит маму — к нашей неописуемой радости.

Кончилась война. Кончилось мое трудное детство. Я не сгущал краски. Напротив, детское восприятие, склонное извлекать всё хорошее, и мой природный оптимизм помогли закрыть глаза на многие мрачные страницы.

Закаляют ли человека трудности? Конечно, да. Я прожил жизнь — какую, не мне судить, внешне благополучную (сотрудник Российской академии, доктор наук). Но — ту усталость (физическую, психологическую), которую я ощутил в детстве, я ношу в себе всю жизнь…

С концом войны начинался в моей жизни период (тоже нелегкий), который раньше называли красивым словом — отрочество, а сейчас именуют громоздким словосочетанием подростковый возраст. Об этом периоде я писать не буду (впрочем, память моя, кажется, невольно перенесла какие-то сценки из моего отрочества в мое детство, и они «контрабандой» просочились в эти записки).

Жаль только, что за рамками моего рассказа остались замечательные люди, с которыми судьба свела меня в Воткинске уже после войны. Это, в первую очередь, мои учителя и мои школьные друзья, чья дружба греет меня всю жизнь…

Кончилась война… Мы надеялись, что главные трудности позади, радовались, что мы — не одни в мире, есть друзья и союзники, которые помогут, как помогли на войне. Помню, на улицах — американские студебеккеры, на столах — американская тушенка, на стадионе перед футбольными матчами — задорные американские песенки вроде «Приди, попробуй, дорогой, тебя я встречу кочергой…» Эйфория продолжалась недолго: «горячая» война с немцами по вине «великого Сталина» перешла в «холодную» войну с бывшими союзниками. Страну и каждого из нас ждали новые испытания…

Александр Блок — величайший русский поэт XX века, признаваясь в любви к России и предвидя великие беды и искушения, ее ожидающие, верил, однако, в ее будущее:

Получилось хуже. Бесовское поветрие коммунизма, пришедшее с Запада, сам Запад пережил легко, увлекся коммунизмом платонически, отделался демонстрациями да пламенными речами, а Россия, как обычно, отдалась безоглядно, полностью. И погубила свое хозяйство, свою культуру, погубила или изгнала цвет нации, выращиваемый столетиями. Но — бедствиями своими доказала всему миру гибельность «заманчивой» коммунистической идеи. Как тут не вспомнить гениальное замечание Чаадаева о том, что некоторые народы, в том числе и Россия, «существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру. И, конечно, не пройдет без следа то наставление, которое суждено нам дать, но кто знает день, когда мы найдем себя среди человечества, и кто исчислит те бедствия, которые мы испытаем до свершения наших судеб?»

Казалось бы, за эти уроки, преподанные Россией миру (как и за всякие уроки), — платить полагается. Но Запад платить не собирается и свысока смотрит на простачка, попавшего в западню, умело прикрытую высокими идеями. Заварили кашу вместе, а расхлебывать пришлось одной России. Ничего, выберемся сами…