Читать онлайн «Генрих IV». Страница 80

Таково же было и их отношение к «политикам», вялым, равнодушным к католической религии людям, сторонникам отнюдь не борьбы с гугенотами до последней капли крови, а переговоров, даже мирного сосуществования с ними. По мнению Комитета шестнадцати, «политики» являлись сообщниками тех господ из числа католиков, которые, пренебрегая верой и предписанием Святого престола, признали Генриха IV и служили в его армии. Вместе с тем «политики» составляли значительную часть населения Парижа, изо всех сил стараясь сдерживать тиранию комитета. В глубине души они искренне желали, чтобы Французское королевство сохранило свою независимость, избегнув притязаний со стороны иностранцев, и прежде всего Филиппа II. Члены Комитета шестнадцати, напротив, в своем религиозном рвении готовы были расколоть Францию, отдать ее под власть Филиппа II и инквизиции с ее темницами и кострами, истребить всех гугенотов до единого — лишь бы не допустить восшествия на французский трон короля-еретика.

Их пламенным речам вторили в своих проповедях кюре. Некоторые из этих «святых отцов» откровенно призывали к политическим убийствам. Так, Буше, кюре из Сен-Жермен-л’Оксерруа, прямо заявлял, что следует истребить всех «политиков», на чем он неоднократно настаивал, но его словам, к его великому сожалению, не придавали значения. Но теперь пришло время взяться за ножи, и он, Буше, готов собственноручно перерезать горло «этой беарнской собаке», что явилось бы лучшей жертвой, принесенной во имя Господа. На проповедях он называл короля не только собакой, но и еретиком, атеистом и тираном, наставившим рога самому Богу, обрюхатив «Христовых невест». Епископ Санлиса, возглавивший пресловутое шествие монахов в Париже 14 мая 1590 года, с крестом в одной руке и алебардой в другой, заявлял, что необходима новая Варфоломеевская ночь. Короче говоря, звучали открытые призывы к кровопролитию. Парижский парламент, хотя и подвергшийся чистке, однако втайне сохранявший благосклонность к «политикам», пытался противодействовать экстремистам, и тогда Комитет шестнадцати принял решение нейтрализовать его. Были арестованы президент Бриссон и двое его советников. Так называемый народный трибунал приговорил их к повешению, что стало началом широкомасштабных чисток как в городской администрации, так и в ополчении.

Пресловутые «Шестнадцать», хозяева Парижа, возомнившие себя правителями Франции, написали верноподданническое послание Филиппу II: «Мы можем с полной определенностью заверить Ваше Величество, что все католики желают видеть вас со скипетром и короной Франции, хотят, чтобы вы правили нами, ибо мы с полной готовностью вверяем себя в ваши руки, или чтобы вы назначили кого-нибудь из своего потомства, или же дали нам кого-либо иного, кого сочтете нужным, мы же, со своей стороны, обязуемся повиноваться».

Узнав о том, что творится в Париже, находившийся в Лане Майенн отреагировал с несвойственной ему решительностью. Он не намерен был терпеть того, чтобы кучка буржуа, захватив власть, обрекала на смерть его друзей, как не собирался и отдавать королевство своему худшему врагу — Беарнцу. Он прибыл в Париж с двумя полками инфантерии и тысячью кавалеристами, занял стратегические позиции и распорядился повесить наиболее активных смутьянов. Однако, восстановив порядок в столице, он фактически лишил себя возможности впредь опираться на поддержку Лиги. Победа над самозваными парижскими властителями грозила обернуться для него тяжелым политическим поражением.

К концу второго года борьбы за королевский престол Франции оба вождя противоборствующих сторон, Генрих IV и герцог Майенн, оказались в затруднительном положении, столкнувшись с проявлениями недовольства в собственных рядах. Генрих с лихвой давал повод для возмущения среди своих сторонников. Мало того что собственным распутством он постоянно раздражал одних и провоцировал других, так еще и не было выполнено ни одно из обещаний, данных им у гроба Генриха III: не созваны ни церковный собор для улаживания конфессиональных разногласий, ни Генеральные штаты, а сам он до сих пор не удосужился выслушать наставления в католической вере, которые он выторговал для себя в качестве предварительного условия для обращения в католичество. Король и сам сознавал тогда необходимость отречения от протестантизма, но, дабы не терять собственного достоинства, благоразумно предпочитал добиться признания прежде отречения: поставить повиновение подданных в зависимость от перехода в католичество означало поставить право выше принципа наследственной монархии. Источником постоянного раздражения для католиков служило и то, что король собирался предоставить гугенотам невиданные до сих пор привилегии.

В свой актив Генрих мог записать то, что экстремизм римского понтифика раздражал приверженцев галликанской традиции, ревниво отстаивавших свое автономное по отношению к Риму положение, и король мог играть на этом. В последние дни своей жизни Сикст V, видимо, лучше информированный о положении дел во Франции, проявлял меньше энтузиазма в отношении Лиги и радушно принял представителя лояльных королю католиков, герцога Монморанси-Пине. Он отказался отлучать от церкви венецианцев за то, что они признали Генриха IV. Однако на следующий же день после этого, 27 августа 1590 года, папа скоропостижно скончался. Заговорили о неестественной причине его смерти — слишком уж она была выгодна испанцам. Его преемник Урбан VII умер сразу же после обретения тиары. Григорий XIV, избранный 5 декабря 1590 года, проявлял благосклонность к Лиге и политике, поддерживаемой Филиппом И. Весной 1591 года он запретил духовенству и дворянам Франции поддерживать отношения с Генрихом IV. Устами своего нунция он провозгласил короля отрешенным от власти, и все, кто продолжал сохранять верность государю-еретику, отлучались от церкви. В ответ на это Генрих по совету президента Парижского парламента пригрозил папе, что французская церковь порвет с Римом, избрав собственного главу. Парламент в Туре смело объявил не имеющими силы папские постановления. Часть французского духовенства заявила тогда о своей поддержке короля и на собрании в Шартре проинформировала папу об этой своей позиции, уточнив, что речь идет не о схизме, а о нормальной политической ситуации, когда «французские католики остаются верными королю». Поскольку это волеизъявление не убедило весь французский народ, папа продолжил свою политику и собрал двенадцатитысячную армию в помощь католическим государям, осуществлявшим вторжение во Францию.

На это король ответил незамедлительно, издав 14 июля 1591 года в Манте эдикт, коим подтвердил свое обещание от 4 августа 1589 года уважать и поддерживать католическую религию и вверить свою судьбу решению Собора. Во имя вольностей галликанской церкви он возвысил свой голос против вмешательства папского нунция во внутренние дела Франции. Дабы заявить о своих королевских правах и продемонстрировать собственную беспристрастную справедливость, он, уступив настоятельным просьбам Дюплесси-Морне, предоставил протестантам те же гарантии, какие были даны католикам Мантским эдиктом, подтвердив эдикт о веротерпимости, изданный Генрихом III в 1576 году в Пуатье. Парламент в Туре зарегистрировал эти королевские постановления.