Читать онлайн «Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков». Страница 62

А. В. и К. С. Соколовы с детьми, 1910

Первый раз Кирилл вместе со всей семьей приехал в родную деревню и после долгой разлуки встретился с отцом и братом. После отпуска семья снова вернулась в Петербург. Шура оканчивал городское училище, и надо было позаботиться о его будущем. Знакомые советовали определить его в пожарные, полагая, что при своей смелости и находчивости он может стать лихим брандмейстером. Однако для вступления в пожарную команду нужно было сделать большой денежный взнос. Еще больший взнос требовался для вступления в артель, ведавшую перевозкой грузов и обслуживанием пассажиров на вокзалах. Да и не о такой карьере для своего старшего сына мечтали Кирилл и Анна. Ему, высоконькому и стройному, очень пошел бы офицерский мундир… Кирилл с одобрения Анны начал поиски своего бывшего ротного командира Воротникова и выяснил, что теперь он командует 88-м Петровским пехотным полком. Но вспомнит ли он своего старого солдата, отличного стрелка и участника межполковых соревнований по стрельбе? Письмо господину полковнику было послано, был получен ответ в лучших традициях доброго старого времени: «Кирилла Соколов! За Богом молитва, за царем служба не пропадают. Присылай своего сына в полк». Петровский полк квартировал тогда неподалеку от Питера, в Грузино, в старых Аракчеевских казармах.

Перед отъездом в полк Шуре купили хромовые сапожки и сшили прекрасный костюм, похожий на офицерский мундир. В Грузино спрашивали, не из дворян ли он? И Шурка, которому было тогда неполных семнадцать лет, таинственно намекал, что в его жилах течет голубая кровь. Как потом вспоминала его жена Елизавета Ивановна, в то время курсистка, дочь местного спичечного фабриканта, был он тогда всего лишь хорошеньким юным мальчиком, мечтавшим об офицерских погонах. Но с офицерскими погонами ему пришлось подождать, поскольку экзамен он провалил. Шура остался в полку на положении вольноопределяющегося. Наступила весна 1914 года. Снова Анна с детьми поехала к себе в деревню, снова зацвела сирень перед окошками их домика, снова на лесных полянах появились душистые белые цветы ночной фиалки. Кажется, никогда еще в лугах не было так много цветов. А в самую жаркую пору сенокоса ударил гром – война с германцем! Объявили мобилизацию, по дороге к Весьегонску потянулись подводы с новобранцами. В Григоркове варили пиво, на проводах обнимались и пели. В памяти осталось: «Прощайте елочки да сосенки, весь титовский приход! Прощайте девоньки холосеньки: везут на пароход!»

В Питере война проявлялась в каком-то общем возбуждении, в ожидании победы и перемен. Приехал попрощаться Шура. Он решил, что теперь незачем готовиться к экзаменам в кадетский корпус, если офицером легче и быстрее можно стать на фронте. Только бы война не кончилась слишком быстро! Родители благословили его, мать надела ему на шею освященный крестик. Он уехал и как в воду канул: ни письма, ни весточки. Лишь в конце января им сообщили, что Александр Соколов ранен и лежит в госпитале, здесь же, в Петербурге. Ранен он был нетяжело. Довольно скоро его выписали домой на поправку. Его привезли вместе с костылями и шинелью, на которой красовались офицерские погоны прапорщика. Соседи и товарищи со всего двора валом повалили к Соколовым повидаться с героем. Гордая за сына, Анна оберегала его покой. Видно, немало горького хватил он на войне: Александр часто кричал во сне, был нервным, раздражительным, иногда просил водки. Выпив вместе с отцом, он начинал сумбурно рассказывать, как был убит его товарищ, пытался петь: «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять. Отбился от всей он своей полуроты, но нет, он не будет назад отступать!» Успокоительно действовали на него стихи, которые читал ему школьный товарищ, на войну не попавший и работавший где-то в конторе. Анна сидела с ними и слушала. Много прекрасных стихов запомнила она и могла потом читать их наизусть, но вот модного тогда Бальмонта не оценила.

Александр уехал весной, когда Анна с детьми уже собиралась в деревню. Утешая ее, Кирилл говорил, что Шура едет не на фронт, а на переформирование, и что там, глядишь, и война кончится. Но война не кончалась. В конце лета Кирилл написал Анне в Григорково, что в городе все дорожает и чтобы они пока не приезжали. Анна и подумать не могла, что останется в деревне навсегда. Не теряя времени, она начала готовиться к зиме и к деревенскому житью: заготовляла сено, дрова, купила несколько мер картошки, посеяла озимую рожь. Переселение в деревню неожиданно открыло перед ее дочкой Олей, окончившей начальную школу, возможность продолжить обучение. В Весьегонске была хорошая земская гимназия, куда брали девочек всех сословий для подготовки сельских учительниц, однако учение было платным. Анна узнала о льготах для семей фронтовиков и попросила Александра прислать справку, что сестра Ольга находится на его иждивении. Как раз перед этим Александр написал, что он снова в госпитале, что награжден Георгиевским крестом и произведен в поручики. Справка была получена, Анна отвезла Олю в Весьегонск, записала в подготовительный класс и устроила на квартиру.

На Покров умер дед Сергей. После него остались избушка, две овцы и конь Серко, который, кажется, больше всех горевал по своему хозяину. Постепенно налаживались отношения Анны с деревенскими жителями, которые поначалу относились к питерке с недоверием и иронией. Весною ей выделили гряду в коллективном капустнике. В сенокос она уже вместе со всеми косила на большом лугу. Бабы ночевали в сенном сарае одни, смеху и шуткам не было конца. С ними Анна ненадолго забывала о своих хозяйственных заботах, но тревога о Шуре никогда не оставляла ее.

С недоумением и недоверием встретили крестьяне весть об отречении Николая. Анна Васильевна усматривала в этом какую-то интригу, какой-то хитрый ход. В октябре 1917 года в Григоркове совсем нежданно объявился Шура, ныне штабс-капитан Александр Кириллович Соколов, возмужавший, огрубевший и беспокойно-напряженный. Он приехал вместе со своим ординарцем-хохлом Нечипоренко, и при них было много всякого оружия, включая австрийский ручной пулемет. Отмывшись в баньке и выспавшись под материнским кровом, Александр решил пройтись по улице. «Ты погоны-то сбрось, ваше благородие! А то мы поможем!» – приветствовали его бывшие товарищи – недавние окопники. «А ну, суньтесь! – выхватил он гранату-лимонку. – Я за погоны кровью заплатил, не вам их снимать!» Между тем Нечипоренко принялся обхаживать местных девушек и уговорил-таки одну из них уехать вместе с ним на Украину. Вскоре вслед за ординарцем уехал и Александр. Он исчез незаметно, оставив матери на сохранение свой Георгиевский крест и погоны. Анна хранила их тридцать лет, а пулемет и прочее оружие утопила в болоте.