Читать онлайн «Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой». Страница 40

Утром от имени цесаревича были розданы многочисленные подарки: епископу — светографический портрет наследника с автографом; священнику Н. Скосыреву — золотые часы с гербом; ключарю собора — золотые часы с вензелем великого князя; городские головы С. М. Трусов, А. А. Мальцев, тобольский полицмейстер А. А. Каверзин удостоились золотых перстней с бриллиантами и т. д.

Благодарные «нестяжатели» ещё пять дней с колокольным звоном служили молебны о здравии и благополучии щедрому дарителю, закончившиеся 15 июля народным гулянием на городской площади и в Ермаковском саду.

Уставшие, едва не занемогшие, отец и сын Колмогоровы возвратились домой после вечера и ужина, данных Тобольским Обществом 11 июля в зимнем помещении Общественного собрания для депутаций губернских городов[260]. Они и оставили нам свои впечатления от поездки, подтверждаемые официальными публикациями тех лет.

Филимон Степанович отказался и от членства в новом составе городской думы, и от председательства в попечительном совете женской прогимназии, передав его в 1891 году в руки сына Григория. Исключением можно считать его согласие на выборы в 1892 году в действительные члены комитета Тобольского губернского музея (принятого 31 августа 1891 года под Высочайшее Покровительство Государя-Наследника Цесаревича и великого князя Николая Александровича) вместе с тюменскими купцами П. А. Андреевым, А. И. Текутьевым и другими.

Отлаженный и стабильно работающий завод фактически перешёл в руки его сыновей: управленца-коммерсанта Григория и юриста Фёдора. Уступая их настойчивому желанию иметь по примеру успешных заводчиков собственный пароход, Филимон согласился вложить капитал в строительство 85-сильного судна «Владимир» и двух барж к навигации 1892 года[261].

Но летом город поразила очередная эпидемия холеры, унёсшая на этот раз, помимо многих других, и жизнь купца единоверца П. И. Гилева — основателя Торгового дома своего имени. Брали годы своё и над Филимоном. От главы семейства, страдающего приступами болей в желудке, близкие всё чаще и чаще слышали мрачные прибаутки вроде: «Был конь, да изъездился» или «Пора костям на место».

Он мог гордиться тем, что ему удалось в этой жизни: создать образцовое кожевенное предприятие, одно из крупнейших в губернии; занять подобающее место в купеческой элите города 1860–90 годов; дать достойное образование трём из четырёх своих сыновей; построить дом, памятник архитектуры Заречья (сохранившийся и до наших дней — ул. Щербакова, № 4); выслужить потомственное почётное гражданство; удостоиться профессионального признания на промышленных выставках России (бронзовая, серебряная, золотая медали); быть пожалованным двумя императорами «иконостасом» из пяти шейных наград «За усердие», в том числе четырёх золотых на орденских лентах, включая Александровскую.[262]

10 августа 1890 года по завершении полевых маневров в военном лагере Красного Села под Петербургом старший портупей-юнкер Борис Адамович получил свой первый офицерский чин подпоручика. Окончание училища по 1-му разряду открывало ему возможность распределения в гвардейские части армии. Его выбор пал на один из трёх самых старых петровских полков — Семёновский. Ввиду отсутствия вакансии кандидат не счёл для себя зазорным временно определиться в Кексгольмский гренадерский императора австрийского полк, основанный Петром Великим в 1710 году и квартировавший с 1862 года в казармах Варшавской Александровской цитадели. За многочисленные ратные заслуги и отличия он входил в состав 3-ей гвардейской дивизии, именуемой за глаза столичной армейской элитой «суконной гвардией».

После долгожданного 2-х месячного отпуска, проведённого в кругу родственников в имении отца при селе Петровцы на Украине, подпоручик 6 октября прибыл в Варшаву. Легко войдя в офицерскую среду и отказавшись от перевода на открывшуюся вакансию в гвардейскую столицу, Борис Викторович навсегда связал свою судьбу со ставшим ему родным Кексгольмским полком, вписав в дальнейшем в его летопись несколько ярких страниц.

Наряду со службой он участвует в создании музея полка (второго по времени образования в армейских частях), становится его первым хранителем, а с октября 1896 года и историографом.

С удивлением он обнаруживает в списках кексгольмцев 1796–98 годов своего прадеда по материнской линии и его брата — прапорщиков Ф. А. и Я. А. Байковых; в списках 1835–49 годов — родственников по линии прабабушки Доротеи Германовны баронов фон-Пфейлицер-Франк — прапорщика, позднее штабс-капитана К. А. Франк и прапорщика, позднее майора — ФА. Франк.

Свою литературную деятельность Борис Викторович начал поэмой «Карагачская годовщина», посвящённой памятному бою одного из батальонов Кексгольмского полка в русско-турецкой войне 1877–78 годов, опубликованной в военно-литературном журнале «Разведчик»:[263]

В столичном «Военном сборнике» (№ 10 за 1893 год) появилось и его первое историческое повествование «Участие Кексгольмского полка в морском Чесменском походе 1769–74 гг.».

Быстро проявившиеся способности недавнего юнкера в сочетании с ревностным отношением к службе послужили причиной направления его в Николаевскую академию Генерального штаба[264] и почти одновременного производства в поручики. Сыну удалось сделать то, чего не смог его отец, — сдать экзамены и быть зачисленным в самое престижное военно-учебное заведение империи.

Но проучившись почти полгода[265], офицер был вынужден похоронить свою мечту «по домашним обстоятельствам». Надежда на материальную поддержку от отца не оправдалась. Имея вторую семью с четырьмя малолетними детьми, тот был не в состоянии оказывать помощь взрослому сыну от первого гражданского брака. Не могла помочь и мать, перебивающаяся мелкими литературными заработками в столичных газетах.

В утешение о несбывшихся мечтах Борис Адамович удостоился редкой среди военных и первой в своей жизни монаршей награды[266] — бриллиантового перстня в 4 карата с вензелем шефа полка. Таким оригинальным подарком император Франц Иосиф решил осчастливить всех офицеров-кексгольмцев в связи с 80-летием австрийского императорского шефства над ними.