Читать онлайн «Громыко. Война, мир и дипломатия». Страница 57

12 апреля, менее чем за месяц до капитуляции Германии, скоропостижно скончался президент Рузвельт. «Большая тройка» перестала существовать. Черчилль и Сталин были потрясены, словно с ними случился удар. Когда посол Гарриман приехал в Кремль, Сталин взял его за руку и долго держал, не проронив ни слова. Слова были не нужны. Он понимал, что финальная часть борьбы будет гораздо тяжелее, чем он предполагал: его главный союзник покинул поле брани.

В телеграмме соболезнования Сталин нашел точные слова, выразившие его отношение к покойному президенту:

«№291

Отправлено 13 апреля 1945 года.

ПРЕЗИДЕНТУ ТРУМЭНУ

Вашингтон.

От имени Советского Правительства и от себя лично выражаю глубокое соболезнование Правительству Соединенных Штатов Америки по случаю безвременной кончины Президента Рузвельта. Американский народ и Объединенные Нации потеряли в лице Франклина Рузвельта величайшего политика мирового масштаба и глашатая организации мира и безопасности после войны. Правительство Советского Союза выражает свое искреннее сочувствие американскому народу в его тяжелой утрате и свою уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь.

И. СТАЛИН».

В конце апреля Молотов, прилетевший в США, в присутствии Громыко имел очень неприятную встречу с президентом Трумэном. Президент США прямо заявил, что «Сталин должен держать слово» и что Америка больше не будет «ездить по улице с односторонним движением». Он потребовал соблюдения Ялтинских соглашений, в том числе по Польше, и сказал, что Польша — символ будущего американо-советского сотрудничества.

Новый президент сильно отличался от покойного. С 1940 года он возглавил чрезвычайный комитет сената по исследованию программы вооружения федерального правительства, контролировал всю военную деятельность. Международного опыта он не имел.

Заняв Белый дом, Трумэн принял рекомендации посла Гарримана об ужесточении отношений с Советским Союзом, чье присутствие в Европе тот называл «новым нашествием варваров». Гарриман убедил Трумэна, что «русские нуждаются в американской помощи для послевоенного восстановления», поэтому можно без серьезного риска занять «жесткие» позиции по всем важнейшим вопросам.

Президент ответил, что не боится русских и будет с ними «твердым, но справедливым». Громыко описал встречу с президентом как трудную.

«Трумэн подчеркнуто пытался обострить встречу. По всему ощущалось, что он не вполне доволен решениями Ялты в отношении ООН и некоторых принципов деятельности этой организации. Президент проявлял какую-то петушиную драчливость, придираясь чуть ли не к каждому высказыванию с советской стороны о значении будущей всемирной организации и о задаче не допустить новой агрессии со стороны Германии. Чувствовалось, что Трумэн пружину уже натянул»{141}.

Позднее Гарриман назвал эту встречу «началом холодной войны».

Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что в атомной лаборатории в Лос-Аламосе американские ученые успешно осуществили расщепление урана и туда уже было доставлено двадцать два фунта обогащенного урана. Подготовка к испытанию первой атомной бомбы завершалась. Поэтому необходимость участия СССР в войне с Японией теперь снижалась. Новые технологии вставали поперек пути могучим сухопутным советским войскам, и только неуверенность военных в эффективности ядерного оружия все же не позволяла отказываться от участия Красной армии в операциях на Дальнем Востоке. Не случайно, отмечал Громыко, американский президент старался всячески оттянуть проведение встречи в верхах в Потсдаме, чтобы она совпала с испытаниями бомбы. По предложению Трумэна начало встречи перенесли с июня на июль.

Обстановка после капитуляции Германии стала меняться с невообразимой быстротой, словно над миром неслась новая буря. Сталин из донесений разведки знал, что его друг Черчилль готов тут же начать третью мировую войну. Трудно поверить? «Однако у медали имелась обратная сторона. Еще не была побеждена Япония. Атомная бомба еще не родилась. Мир был в смятении. Основа связи — общая опасность, объединившая великих союзников, — исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила нацистского врага»{142}.

9 мая Черчилль написал главнокомандующему союзными войсками в Европе генералу Дуайту Эйзенхауэру, что не следует уничтожать немецкие самолеты, они еще могут пригодиться. Еще раньше он телеграфировал английскому фельдмаршалу Монтгомери, что следует собирать и складировать немецкое оружие.

12 мая британский премьер написал Трумэну: «1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы. Согласно прежним решениям, наши армии, по-видимому, также заметно сократятся. Канадская армия наверняка будет отозвана. Французы слабы, и с ними трудно иметь дело. Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии.

2. А тем временем, как насчет России? Я всегда стремился к дружбе с Россией, но так же, как и у вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное — и способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская еще не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах, когда у нас, возможно, будет лишь горстка дивизий, в основном французских, тогда как Россия, возможно, решит сохранить на действительной службе 200—300 дивизий?

3. Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель — когда американцы отступят — оккупирован русскими силами. Генералу Эйзенхауэру придется принять все возможные меры для того, чтобы предотвратить новое бегство огромных масс германского населения на Запад при этом гигантском продвижении московитов в центр Европы. И тогда занавес снова опустится очень намного, если не целиком. И, таким образом, широкая полоса оккупированной русскими территории протяжением во много сот миль отрежет нас от Польши.