Читать онлайн «Пушкин». Страница 33

В последние лицейские семестры Пушкин мечтает стать однополчанином Чаадаева, Каверина, Раевского. Он решает поступить в царскосельские гусары.

Его новые друзья горели непримиримой враждой к рабству и тиранству. В них жила глубокая уверенность, что политический переворот в крепостной монархии будет произведен армией, уже освободившей страну от бедствий иноземного нашествия.

По ряду ранних политических стихотворений Пушкина, в которых он сближает Чаадаева с Брутом, можно заключить, что эти настроения русских офицеров рано стали увлекать его своим протестующим духом. Победоносная война 1812 года, окрылившая мечты молодежи о падении рабства и произвола в России, обращала и юного поэта к заветной теме народной вольности. Он знал, что Батюшков в 1814 году послал Александру I стихотворение, в котором указывал на долг царя освободить после славной войны русский народ от рабства. Вскоре и первый поэт поколения обратится к мятежным песням о сокрушении самовластья во имя всенародной свободы.

Так чувствовал не один Пушкин. Его лучший друг Пущин мечтал развернуть в войсках революционную работу, к которой приобщили его еще на лицейской скамье первые тайные кружки. В последний год пребывания в лицее он вступил в «артель» братьев Муравьевых, Бурцова, Калошина, где велись «постоянные беседы о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне».

Иван Григорьевич Бурцов оказался одним из главных вдохновителей вольномыслия лицеистов. Выдающийся военный, по уму, храбрости и знаниям он стал вскоре одним из активнейших членов возникших к тому времени тайных обществ. К его «мыслящему кружку» принадлежали и «спартанец» Вальховский и пламенный мечтатель Кюхельбекер. Через этих друзей воздействие новейших освободительных идей сказывалось и на политическом развитии Пушкина. Первое дыхание декабристских идей коснулось его уже на лицейской скамье.

8 июля 1816 года умер Державин. Незадолго до смерти он сказал С. Т. Аксакову: «Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который еще в лицее перещеголял всех писателей».

Через несколько дней Карамзин обедал во дворце и был поражен: «Никто не сказал ни слова о смерти знаменитого поэта…»

Но в стенах лицея это известие вызвало глубокий отзвук:

«Державин умер! Чуть факел погасший дымится, о Пушкин!» — писал Дельвиг в надгробной оде. Стихотворение кончалось тревожной мольбой за того, кто призван владеть громкою лирой почившего поэта:

В этой мольбе сказалась благоговейная нежность молодого поэтического поколения к своей первой и лучшей надежде — Пушкину.

Начальство до последнего момента не оставляло «младого певца» в покое. К выпускному экзамену, явно по заданию своих воспитателей, он написал стихотворение «Безверие». Указанная лицейским начальством тема о муках атеиста здесь разработана стойко и мужественно: Пушкин не отрекается от своих сомнений и не провозглашает своего обращения к религии, — напротив, он заявляет, что его ум и сердце не находят божества, что загробный мир остается для него безответным — «он бога тайного нигде, нигде не зрит». Все стихотворение выражает напряженную критическую мысль и, по существу, является торжеством разума, отвергающего — хотя и не без драматизма — фикцию высшего существа, управляющего миром.

В явном конфликте оказывается поэт и с правительственной политикой в деле изучения языка и литературы. Стихотворение Пушкина свободно от обязательной «церковнославянской» архаизации стиля (как это требовал отчет лицейской конференции), — оно написано живым, простым, разговорным стихом, достигающим чистоты и прелести лучших образцов лицейской лирики:

Рассуждение начинает звучать элегией.

В полдень 9 июня во второй раз появился в лицее Александр I. Новый министр Голицын представил царю всех выпускаемых воспитанников. Снова, как и 19 октября 1811 года, в лицейском зале прозвучало имя Александра Пушкина. Но теперь его уже сопровождала слава первоклассного поэта, обласканного Державиным, Карамзиным и Жуковским.

Лицейское шестилетие мало дало Пушкину в плане учебных программ. В 1815 году Жуковский выражал свою тревогу за юного Пушкина: «Боюсь за него этого убийственного лицея, там учат дурно!» Впоследствии другой великий поэт и отчасти педагог, Мицкевич, так же зорко и верно писал о Царскосельском лицее: «В этом училище, направляемом иностранными методами, юноша не обучался ничему, что могло бы обратиться в пользу народному поэту; напротив, все могло содействовать обратному: он утрачивал остатки родных преданий; он становился чуждым и нравам и понятиям родным. Царскосельская молодежь нашла, однако ж, противоядие от иноплеменного влияния в чтении поэтических произведений Жуковского».

Авторитетность этого мнения не подлежит сомнению.

Широко вобравший традиции иезуитских школ, англо-библейской пропаганды, немецкого благочестия, французской светскости и даже австрийской разведки, лицей нес неизгладимые черты своего иноземного происхождения и своих реакционных задач. Из «двух культур» тогдашнего Запада высокопоставленные учредители и угодливые начальники лицея, не колеблясь, выбрали традицию сословного аристократизма, политической реакции и идейной контрреволюции. Это направление фактически поддерживал рядом мероприятий по военизации царскосельской школы и беспощадный враг всяческого «вольтерьянства» всесильный Аракчеев, лично назначенный в лицей главноначальствующим и всячески стремившийся приблизить гуманитарный институт к типу школы подпрапорщиков или юнкерского училища.

На совершенно иных путях развивалась свободная русская педагогическая мысль, проникавшая в лицей вопреки воле его основателя, представленная немногими профессорами и захватившая нескольких лучших и талантливейших воспитанников. Это была возникавшая декабристская педагогика. С ней постоянно боролись директора и главные наставники лицея, но именно она побеждала в сердцах и умах нескольких даровитейших лицеистов. Их было немного. Все прочие охотно шли официальным путем: Горчаков, Корф, Ломоносов, Стевен истово готовились к тем постам министров, губернаторов, послов, директоров департаментов, которые они вскоре и заняли.