Читать онлайн «Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом». Страница 5

Остзейцы заняли место не желавших служить русских дворян, активно использовавших привилегии, дарованные им в соответствии с первым пунктом «Манифеста о вольности дворянству» (1762 г.): согласно данному пункту, дворяне по своему желанию могли устраняться от государственной службы или вообще покидать пределы России (пункт 4). Дореволюционный русский историк А. Е. Пресняков так оценивал роль и место остзейских дворян в государственной системе Российской империи: «Среда остзейского дворянства — с ее архаическими и монархическими традициями — стала особенно близкой царской семье в период колебаний всего политического европейского мира».

Вот как известный художник Алексей Бенуа описывает в своих воспоминаниях двух типичных офицеров-остзейцев: «Оба (барон К. Делингсгаузен и граф Н. Ферзен) были типичными «остзейцами», оба сильно белокуры, оба говорили по-русски правильно, но с легким немецким акцентом, оба были отлично воспитаны и изысканно вежливы… Граф Ферзен сохранял всегда дистанцию, что и соответствовало его характерно германской, абсолютно прямой осанке, его высокому росту и «аполлоническому» сложению». Чрезвычайно любопытным представляется также замечание А. Бенуа о своих товарищах, что «они никогда не впадали в сплетни».

Необходимо также отметить высокую преданность представителей остзейских родов правящей в России династии Романовых. Царская династия являлась для них олицетворением собственных моральных и нравственных идеалов. Офицер лейб-гвардии Семеновского полка, позже генерал-майор А. А. фон Лампе, принадлежавший к тому же специфическому кругу, что род баронов Унгерн-Штернбергов, писал уже после падения монархии, в 1917 году: «Страна, которая приютила моих предков, стала для меня настоящей Родиной, и настолько, что я, как умирающий гладиатор, гибну, но шлю ей последний привет и питаюся одной надеждой — мое проклятие победителю приведет его к поражению, и, таким образом, я, умирая, достигну цели — освобожу Родину… Родине я дал все…»

Многие представители немецко-шведского дворянства вступали в смешанные браки, принимали православие и постепенно окончательно «обрусевали». В1913 году на службе в Русской Императорской армии числилось 1543 генерала. Из них немецкие фамилии носили 270 человек. Интересно, что среди генералов немецкого происхождения православных было даже больше, чем протестантов: 154 и 113 человек соответственно. Среди них были такие «откровенные по своему происхождению» немцы и шведы, как барон П. Н. Врангель (фамилия датского происхождения, XII век), о котором мы уже говорили выше, генерал, будущий главнокомандующий русской армией в 1920 году; герцог Г. Н. Лейхтенбергский, ставший в эмиграции одним из руководителей монархического движения; граф Ф. А. Келлер (шведского происхождения, XVII век), «первая шашка русской армии», герой Первой мировой войны, убежденный монархист, расстрелянный петлюровцами в Киеве зимой 1918 года; граф А. П. Беннигсен, командир Сводно-кирасирского полка в Добровольческой армии; министр двора граф С. К. Фредерикс; командир Семеновского полка полковник Г. А. Мин, подавивший со своим полком московский мятеж в декабре 1905 года, а позже погибший от рук террористов, и многие другие.[4] Переход в православие являлся одним из признаков сплочения, консолидации офицерского корпуса. Впрочем, и невзирая на вероисповедание, подавляющее большинство офицеров ощущало себя русскими «по присяге и долгу».

Именно в этой, «остзейской среде», в которой культивировались средневековые рыцарские ценности долга, чести, преданности своему сюзерену, произошло формирование взглядов и характера барона Р. Ф. фон Унгерн-Штернберга. Рыцарство в его представлении как бы преобразовывалось в офицерство, унаследовавшее средневековые рыцарские традиции и психологию. Многие представители остзейской аристократии, служившие в лучших, гвардейских частях Русской Императорской армии, имели древние тевтонские корни. Например, графский и баронский род Менгденов, один из родоначальников которого, Иоанн фон Менгден, был даже магистром Тевтонского ордена в Ливонии; один из предков баронского рода Розенов, Вольдемар, состоял в числе рыцарей ордена, а другой — Георг — являлся фохтом ордена; представители графского рода Цеге фон Мантейфелей были связаны с Ливонским орденом — филиалом Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии в Прибалтике. К Тевтонскому ордену имел прямое отношение, как мы помним, и один из предков барона — Халза Унгерн-Штернберг.

Известно, что сам барон чрезвычайно интересовался своей генеалогией. Практически все офицеры Азиатской конной дивизии, служившие под началом Унгерна (A.C. Макеев, М. Г. Торновский, В. И. Шайдицкий, H.H. Князев и ряд других), были в той или иной степени информированы о родовом древе дома Унгернов. Барон часто вспоминал о своих предках даже в разговорах со случайными собеседниками, пытаясь осмыслить собственное место и роль в родовом древе Унгернов. 15 сентября 1921 года, во время заседания революционного трибунала в Новониколаевске, рассматривавшего «Дело гражданина Унгерна», на вопрос председателя суда Опарина «Чем отличился Ваш род на русской службе?» — Унгерн ответил: «72 убитых на войне». Предки Унгерна, как и представители других остзейских родов, честно служили Российской империи. За свое дворянство и связанные с ним привилегии они рассчитывались самой твердой валютой — собственной кровью и самой жизнью.

Один из предков Романа Федоровича — барон Карл Карлович Унгерн-Штернберг — служил в русской армии под командованием знаменитого полководца П. А. Румянцева, под его началом сражался в Семилетней войне (1755–1762 годов). После восшествия на престол императора Петра III был назначен его генерал-адъютантом. К. К. Унгерн-Штернберг являлся одним из наиболее приближенных к императору лиц. После гибели Петра III в результате заговора, организованного графом Н. Паниным и братьями Орловыми, К. К. Унгерн-Штернберг был отставлен от двора и отправился служить в армию. В 1773 году штурмовал Варну, был ранен и вышел в отставку. В 1796 году новый император Павел I вновь призвал на службу близкого друга своего покойного отца императора Петра III и произвел его в чин генерала от инфантерии. Не случайно и наш герой, Роман Федорович Унгерн-Штернберг, чрезвычайно ценил императора Павла I и чтил его память.

… 11 апреля 1762 года, за три месяца до своего восшествия на русский престол, будущая императрица Екатерина II родила от князя Григория Григорьевича Орлова сына Алексея. Незаконному сыну великой императрицы были пожалованы в наследственное владение село Бобрики и городок Богородицк — оба в Тульской губернии. По названию села ребенку дали фамилию — Бобринский. Алексей Григорьевич Бобринский учился в кадетском корпусе, служил в кавалерии, путешествовал. Выйдя в отставку в чине бригадира, поселился в Ревеле. Императорским указом от 12 ноября 1796 года бригадиру АГ. Бобринскому было пожаловано звание Графа Российской империи. Указ подписал император Павел I, сводный брат А. Г. Бобринского, через шесть дней после смерти их матери Екатерины II. Граф Бобринский вернулся на службу, был назначен командиром 4-го эскадрона Конной гвардии, через год получил звание генерал-майора. Женат был Бобринский на Анне Доротее (Анне Владимировне), дочери Волдемара Конрада Фрейхерра фон Унгерн-Штернберга — одного из представителей разветвленного остзейского рода О графине А. В. Бобринской, урожденной фон Унгерн-Штернберг, есть много заметок в дневниках АС. Пушкина, и, в частности, такая: «Старуха Бобринская всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот».