Читать онлайн «Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом». Страница 31

Э. Людендорф задним числом так оценивал деятельность германского генералитета в 1916–1917 годы: «Я предостерегал против попыток пошатнуть положение императора в армии. Его Величество было нашим Верховным Главнокомандующим, вся армия видела в нем своего главу, мы все присягали ему в верности. Этих невесомых данных нельзя было недооценивать. Они вошли в нашу плоть и кровь, тесно связывали нас с императором. Все, что направлено против императора, направляется и против сплоченности армии. Только очень близорукие люди могли расшатывать положение офицерского корпуса и Верховного Главнокомандующего в такой момент, когда армия подвергается величайшему испытанию». Это позднее прозрение выдающегося немецкого военачальника в полной мере может быть отнесено к его русским коллегам.

… Ситуация, складывавшаяся на фронте к концу 1916 года, была для России более чем благоприятной. В этом единодушны практически все объективные историки Первой мировой войны. Широко известны слова У. Черчилля о ситуации в Российской империи: «Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна. Она уже пережила бурю, когда все обрушилось на нее. Все жертвы принесены, вся работа завершена… Долгие отступления закончились; снарядный голод побежден; вооружение шло широким потоком; более сильная, более многочисленная, гораздо лучше снабжаемая армия держала огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми… Кроме того, никаких особенно трудных действий больше не надо было предпринимать; нужно было оставаться на посту…; иными словами, надо было удержаться; вот и все, что стояло перед Россией и плодами общей победы». Гораздо менее известно мнение графа Отгокара Чернина, австрийского дипломата, человека проницательного и умного, принципиального и последовательного врага Российской империи… В августе 1916 года, после долгих раздумий, румынское правительство объявило войну Австро-Венгрии и Германии. О. Чернин в это время являлся австрийским посланником в Бухаресте. Через некоторое время австрийские дипломаты были отпущены на родину. Возвращаться в Австрию пришлось через Россию.

«Путешествие через неприятельскую страну было весьма любопытно, — вспоминал позже граф Чернин. — В то время как раз шли кровопролитные бои в Галиции, и нам днем и ночью встречались беспрерывные поезда, или везущие на фронт веселых, смеющихся солдат, или оттуда — бледных, перевязанных, стонущих раненых. (Напомним, что поездка Чернина через Россию проходила осенью 1916 года. — А. Ж.) Население всюду встречало нас удивительно приветливо, и здесь мы не замечали и следа той ненависти, которую мы испытали на себе в Румынии. Все, что мы видели, проявляло себя под знаком железного порядка и строжайшей дисциплины. Никто из нас не верил в возможность того, что эта страна находится накануне революции, и, когда по моем возвращении император Франц-Иосиф спросил меня, достал ли я какие-нибудь данные об ожидающейся революции, я ответил решительно отрицательно». Итак, никаких признаков кризиса, развала, надвигающейся катастрофы О. Чернин не заметил, хотя весьма на это надеялся.

Упоминавшийся выше немецкий генерал Э. Людендорф, оценивая обстановку на конец 1916 года, писал: «России удалось создать новые мощные формирования. Численность дивизий была сокращена до 12 батальонов, батарей — до 6 орудий. Новые дивизии формировались численностью меньшей на 4 батальона, на каждую батарею приходилось 7–8 орудий. В результате такой организации значительно возросла мощь русской армии… Верховному командованию (германской армии. — А. Ж.) придется считаться с тем, что неприятель в начале 1917 года будет подавляюще сильнее нас. Наше положение чрезвычайно тяжелое и выхода из него почти нет… Наше поражение казалось неизбежным».

«Российская промышленность была полностью мобилизована для военных нужд и выпускала огромное количество вооружения и снаряжения… Германии продолжение развития наступления в России виделось нецелесообразным», — пишет английский военный историк Д. Киган. Действительно, к концу 1916 года кризис в армии и промышленности был преодолен. Несмотря на потери западных губерний в ходе боев 1914–1916 годов и массовые мобилизации в действующую армию, валовый объем продукции российской экономики вырос почти на четверть по сравнению с благополучным 1913 годом. В производстве артиллерийских орудий Россия обогнала Францию и Англию, отставая по этому показателю только от Германии. Выпуск орудий увеличился в 10 раз и достиг 11,3 тыс. в год. Современный российский историк Валерий Шамбаров приводит следующие цифры, наглядно представляющие рост российского военнопромышленного потенциала. Выпуск снарядов в 1916 году увеличился в 20 раз и составил 67 млн в год, винтовок — в 11 раз и достиг 3,3 млн. Российская промышленность за год изготовила 28 тыс. пулеметов, 13,5 млрд. патронов, более 20 тыс. грузовиков, 50 тыс. переносных телефонных аппаратов. Завершилось построение Мурманской железной дороги, связавшей Петроград с новым, построенным во время войны незамерзающим портом Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск).

Русская армия отлично подготовилась к военной кампании 1917 года: было сформировано более 50 новых дивизий, оснащенных по последнему слову военной техники: тяжелой полевой артиллерией, новейшими аэропланами, броневиками. Стратегическое наступление планировалось на май 1917 года. По общему мнению, к осени 1917 года война должна была завершиться российской победой. Однако в победе Российской империи оказались незаинтересованными противники России (что, собственно говоря, естественно) — Германия, Австро-Венгрия, Турция. Незаинтересованными в военном успехе России были и ее главные союзники по Антанте — Франция и Англия. В соответствии с тайными договоренностями, существовавшими между союзниками, в случае победы англо-франко-русской коалиции к России отходили турецкие проливы (Босфор и Дарданеллы), стратегическое значение которых невозможно переоценить, а также турецкая столица — Константинополь, бывшая столица Древней Византии. Таким образом, геополитический расклад в Европе полностью менялся — Российская империя приобретала господствующее положение на юге континента — на Балканах, в Греции, в Турции. «Если бы Россия в 1917 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями… — говорил в 1934 году канцлер Венгрии граф Бетлен. — … В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развивались бы русские военные флаги». Подобного усиления политического влияния России «союзники» (особенно Великобритания, издавна считавшая Балканы сферой своих интересов) допустить не желали и не могли. Еще одной стороной, незаинтересованной в победе русского оружия, оказалась отечественная финансовопромышленная либеральная буржуазия и связанная с ней значительная часть русского генералитета. Грядущая победа России в войне оказывалась прежде всего победой самодержавия. Но «реакционная и монархическая» победа никак не устраивала либеральную оппозицию — она мечтала присвоить все плоды военной победы России именно себе.