Читать онлайн «Воспоминания (1915–1917). Том 3». Страница 24

15 декабря в приказе по 3-му Сибирскому армейскому корпусу было отдано следующее:

«Отъезжая сего числа с разрешения командующего армией в г. Минск, приказываю во временное командование корпусом вступить начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии генерал-лейтенанту Редько, а во временное командование 8-й сибирской стрелковой дивизией командиру бригады этой же дивизии Свиты его величества генерал-майору Джунковскому.

Командир корпуса генерал-лейтенант Трофимов».

Отсутствие Трофимова предполагалось в течении 5 недель, так что на все это время мне пришлось взять на себя всю ответственность по сложной работе управления дивизией. Я успокаивал себя тем, что все чины штаба и начальники частей дивизии считали меня уже своим и относились ко мне с большой предупредительностью и потому у меня была какая-то уверенность, что они не подведут меня, а напротив, будут мне помогать всеми силами для выполнения возложенной на меня задачи.

На фронте в то время было затишье, боевых столкновений не ожидалось, но зато на позициях шли усиленные работы по их укреплению; все время свыше сыпались суровые приказы, присылали недовольные депеши, что работы идут очень медленно, а между тем, благодаря непогоде работать было трудно, земля промерзла местами до ½ аршина, а настоящего инструмента не было, приходилось работать кирками – молотами, при ударе коими отлетал небольшой комок мерзлой земли. Кроме того и кирок этих было мало, а покупать их не разрешалось, боялись поднятия цен. Вот и приходилось мучиться над этим вопросом как быть? Работы шли при этом на совершенно открытой местности, что еще более их осложняло, т. к. производить их можно было только с наступлением темноты, днем немцы обстреливали, и даже в светлые лунные ночи было далеко не безопасно.

Работы эти отнимали, таким образом, массу времени и разбалтывали людей, что вредно отражалось на настроении части, и я все усилия употреблял, чтобы с ними поскорее покончить, зачастую лично посещая их, т. к. надо было заняться строем, сколотить людей; в это время в роты были влиты пришедшие пополнения (за последние месяцы до 8000), поэтому надо было дать время ротным и взводным изучить своих людей, подготовить их, серьезно заняться ими, воспитать, т. к. большинство пополнения представляли из себя едва-едва обученных мужичков, которые при первом полете «чемодана» могли самым добродушнейшим образом удрать.

А тут еще было объявлено, что фронт дивизии с 20 декабря будет удлинен и на позиции в окопах будут стоять 3 полка, вместо двух, и только один в резерве – для работ и занятий должно было таким образом остаться еще меньше людей. Кроме этих забот по строевой части, приходилось все время тревожиться по продовольственной части – никогда нельзя было быть уверенным, что подвезут достаточное количество продовольствия и фуража.

Каждый день приходилось с тревогой ждать доклада дивизионного интенданта о том, подвезли ли по железной дороге требуемое количество? В первые дни моего вступления в командование дивизией был кризис с хлебом, который доставляли из корпусной хлебопекарни из Минска; произошла заминка, пришлось перейти на сухари, а при стоянке на месте это представляло собой крайне нежелательное явление, возбуждавшее далеко не желательные толки. Все время приходилось нажимать на интендантство – в этом отношении я совершенно не стеснялся и чуть только мне казалось, что есть опасность чего либо недополучить, то сейчас же я посылал одну депешу грознее другой, умышленно сгущая краски.

А раз и с интендантством у меня был такой случай – стали присылать мясные туши, замороженные и не отделенные от кожи. Приходилось туши оттаивать, для чего вносить их или в землянки, или в избу. Процедура отнимавшая много времени, а кроме того при оттаивании текло, при снимании кожи отпадали куски, которые тут же падали, все это вымыть бывало иногда прямо невозможно, и в избе или землянке получалась целая зараза. Полки взвыли и действительно были правы. Я приказал тогда дивизионному интенданту послать депешу корпусному, что по моему приказанию полки не будут принимать туши с кожей. Дивизионный интендант взмолился, говоря, что если он подпишет такую депешу, то его съест корпусный интендант. Тогда я сам подписал депешу и вызвал к себе начальников хозяйственных частей, запретив им принимать такие туши. Если же других не будут присылать, то обойтись своими средствами, покупать мясо или варить из консервов. Одну партию интендантство прислало, ее не приняли, в следующий раз прислали уже мясо, отделенное от кожи. Редько меня очень благодарил, что я так поступил. Только такими приемами удавалось поддержать равновесие в деле продовольствия.

А на позициях в окопах с питанием людей было очень сложно. Наша дивизия занимала окопы на совершенно открытой местности, и потому кухни были очень отдалены от позиции, у одного из полков кухни были в 10 верстах. Приходилось, таким образом, ежедневно лошадям делать два раза по 20 верст. Это совершенно выбивало их из сил. Подвозить кухни к окопам можно было только в темноту – обед к 6 часам вечера, ужин к 6 утра, а когда бывала яркая лунная ночь, то всегда являлась опасность, что кухня не доедет, что немцы обстреляют.

Такие случаи бывали, но, к счастью редко, при мне таковых было только два, когда снаряд угодил прямо в походную кухню. Я все же распорядился перевести все кухни на расстояние не больше 4 верст, устроив для них надежные убежища.

Все вот эти вопросы страшно волновали, ни минуты нельзя было оставаться покойным, а мне, как новичку в этом деле, представлялись всякие ужасы и каждый недочет какой-нибудь, даже мелочный не давал мне покоя.

Среди всех хлопот по обучению дивизии и по питанию ее, я объехал и все те части дивизии, с которыми еще не был знаком и которые я не успел объехать с начальником дивизии. Это было два дивизионных лазарета и все батареи. Один из лазаретов помешался в дер. Заскевичи в 7 верстах от расположения штаба. Туда я и проехал на третий день моего вступления в командование дивизией. Погода была чудная, и я с удовольствием проехал туда верхом, было солнце при 5° мороза. Приехав в лазарет, я нашел помещение для раненых и больных ниже всякой критики. Избы были приспособлены под лазарет, но крайне небрежно, рожистый больной лежал вместе с другими, а один больной с 40 температурой лежал не на нарах, а на горячей печке. Мне это было очень неприятно, я не сдержался и наговорил врачу неприятностей, а затем командировал дивизионного врача[150][151] для приведения всего в порядок, на что дал им три дня сроку.