Читать онлайн «Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского». Страница 42

Описывая свою юность, автор „Аскетических опытов“ говорит, что „ум горел желанием узнать, где кроется истинная вера и истинное учение о ней, чуждое заблуждений догматических и нравственных“. При такой жажде к обретению познаний истинной веры он пошел к ним отдельной стезей, объединив свое духовное образование в самостоятельном труде изучения святоотеческих писаний в монастырском уединении при деятельной монашеской жизни. Потому духовные писания его существенно отличаются от сочинений лиц, получивших воспитание в Духовных академиях.

Не говоря о собственно аскетических статьях, содержание самих его церковных проповедей почерпнуто им из опытного аскетизма и может быть ясно понимаемо только теми, которые сами изведывают на себе то внутреннее духовное возрождение, в духе которого писана его „Аскетическая проповедь“. Когда одному старцу, подвизавшемуся в затворе Святогорского монастыря, иеросхимонаху Иоанну, было прочитано несколько строк из „Плача инока“, то он воскликнул: „Как тут все верно сказано, вот я не могу только выразить по — ученому, словами, а тут вот, в сердце, все так чувствуется, что там говорится“. При этом нелишне заметить, что этот прославленный святостью подвижник был малограмотен. Таков общий характер всех духовных творений епископа Игнатия.

В статье „О монашестве: Разговор между православными христианами, мирянином и монахом“[116] автор, высказывая свой взгляд на духовное образование, доставляемое духовно — учебными учреждениями и монастырской жизнью, выясняет причину своего образа действий, говоря, между прочим, следующее:

„Между учением, преподаваемым в духовных училищах, и учением, которое преподается или должно преподаваться в монастырях, находится величайшее различие, хотяпредмет того и другого учения один — христианство. Первое учение — теоретическое, второе — практическое. Первое учение можно уподобить основанию здания, а второе — самому зданию, воздвигнутому на этом основании. Как невозможно строить здание без фундамента к нему, так и один фундамент не послужит ни к чему, если не будет на нем воздвигнуто здание.

Духовные училища сделались существенной потребностию для Православной Церкви. надо представить в ясности православному христианину, особенно тому, который приготовляется быть пастырем, и истинное учение Православной Церкви и всю победоносную борьбу ее с тайными и явными врагами, с прикрытыми и открытыми, борьбу, продолжавшуюся 18 столетий, разгорающуюся более и более. Изучение богословия требовало краткого времени в первые времена христианства, оно требует ныне времени продолжительного, прежде могло быть преподано в поучениях, произносимых в храме Божием, нуждается ныне в систематическом преподавании в течение нескольких годов. Доставление этого изучения в полном его объеме — вот цель наших духовных семинарий и академий: они преподают познания о христианстве основные, вводные, как назвал их преподобный Марк Подвижник (Слово 4), преподают их юношеству, еще не вступившему в общественное служение, приготовленному к нему лишь теоретически, не знакомому с познаниями, сообщаемыми опытом жизни.

На теоретических познаниях о вере должны быть назданы познания деятельные, живые, благодатные. Для приобретения этих познаний дана земная жизнь человеку. Христианин, живущий посреди мира по заповедям Евангелия, непременно обогатится познаниями не только опытными, но и благодатными в известной степени. Несравненно более должен обогатиться ими тот, кто, оставя все земные попечения, употребит все время свое, все силы тела и души на богоугождение, то есть монах. Он — то назван в Евангелии имеющим заповеди Господа, потому что заповеди Господа составляют все достояние его.

По этой причине ревностнейшие христиане всех веков, окончив образование свое в училищах, вступали и доселе вступают в монашество для стяжания того образования, которое доставляется монашеством. Для личного преуспеяния христианского нет нужды в учености человеческой, нужной для учителей Церкви, многие неграмотные христиане, между прочими и преподобный Антоний Великий, вступив в монашество, достигли христианского совершенства, разливали свет духовный на современников примером, устным учением, благодатными дарованиями своими“.[117]

Когда предложение митрополита Антония перевести, или, вернее, сослать, архимандрита Игнатия в Соловецкий монастырь не состоялось, тогда желание выжить его из епархии повело епархиальное начальство к иному образу действий: к беспрерывной привязчивости, к обвинениям по слухам лживым и в сущности мелочным, но болезненно отзывавшимся в душе мученика — настоятеля, потому что общее направление этого образа действий клонилось к расстройству самой обители, к воспрепятствованию развития ее духовно — нравственного строя. Митрополит Антоний заболел и передал управление епархией своему викарному епископу Нафанаилу, лично ненавидевшему архимандрита, который, принимая чашу страданий, как чашу Христову, в терпении и молчании, не вынес телом тех мучительных скорбей, перед которыми дух его не только не падал, но и не преклонялся.

С ноября 1846 года болезнь приковала архимандрита к одру, к келье, в которой он провел безвыходно всю зиму. В конце зимы 1847 года он подал прошение об увольнении его по болезни на покой в Николо — Бабаевский монастырь Костромской епархии. Действие это было то именно, которого желали и митрополит и его викарный. Неблагорасположение епархиального начальства к настоятелю Сергиевой пустыни не могло быть тайной по настойчивости самого преследования. Огласилась и подача архимандритом прошения на покой и дошло до сведения некоторых из лиц императорского дома, которые довели все обстоятельства до государя и приняли открыто покровительственное архимандриту участие в ходе этого дела, вследствие чего преосвященный Нафанаил через Консисторию предложил архимандриту вместо увольнения на покой 11–ти месячный отпуск в указанный просителем монастырь для излечения болезни.

Отношения этого времени епархиального начальства к архимандриту Игнатию вернее всего определяются в письме архимандрита к архиепископу Курскому Илиодору[118], присутствовавшему в 1847 году в Святейшем Синоде. Оно, вместе с тем, свидетельствует, как искренно желал и просил архимандрит совершенного удаления на безмолвие. Приводим полностью его содержание:

«Ваше высокопреосвященство, милостивейший архипастырь и отец!

Приношу Вам искреннейшую сердечную признательность за милостивое христианское участие в моих обстоятельствах. Видя такое Ваше участие, позволяю себе обеспокоить Вас этими строками. По самому участию Вашему примите их благосклонно, рассмотрите изложенное в них при свете духовного рассуждения, которым Господь одарил Вас.