Читать онлайн «Вашингтон». Страница 37

Хотя радикалы в Вирджинии — П. Генри и Т. Джефферсон, а в Массачусетсе Д. Отис и С. Адамс поговаривали о продолжении борьбы с Англией, плантаторы Вирджинии, и не последний среди них Вашингтон, стояли за умеренность. Движение протеста уже всколыхнуло широкие народные массы. Денежная аристократия и богачи по рождению презрительно относились к вторжению в политику «сапожников и портных». Публицисты-тори (реакционеры, сторонники монархии) высмеивали массовые собрания, где произносились крамольные речи. Стишки, сочиненные ими на злобу дня в разгар борьбы против законов Тауншенда, показательны: «Из чердаков, подвалов мчатся в комитет политиканы-выскочки — наш новый «высший свет», «Он нынче каменщик или плотник, завтра — глядь, Соломоном или Ликургом может стать» и т. д. Вашингтон с его обостренным вниманием к социальным граням, несомненно, всецело разделял такой взгляд на «чернь».

Он верил, что джентльмены по обе стороны Атлантики смогут договориться между собой. Ближайшие события показали, что он заблуждался: в Англии закусили удила. Уплата пошлины на чай превратилась в пробный камень лояльности колонистов к метрополии. Если удастся заставить платить эту пошлину, возникнет прецедент для удовлетворения других претензий короны.

В это время Ост-Индская компания оказалась на грани банкротства, она могла частично поправить дела, сбыв громадные запасы чая, скопившиеся на складах. Английское правительство решило одним выстрелом убить двух зайцев — помочь компании и взыскать пошлину в колониях. Игра представлялась беспроигрышной, даже при уплате ничтожной пошлины — три пенса на фунт веса, — импортируемый из Англии чай окажется самым дешевым на американском рынке. Поскольку, по самым скромным подсчетам, миллион американцев ежедневно пили чай, в Лондоне с дьявольским коварством надеялись, что дешевым чаем удастся залить патриотическую жажду.

Купцы в колониях, процветавшие на контрабандной торговле чаем, усмотрели угрозу разорения в гнусных планах англичан и готовились войти в сношения с ненавистными «Сынами Свободы» С. Адамса. Совсем недавно центром протестов против зловещих замыслов британских тиранов был Бостон, теперь Нью-Йорк и Филадельфия сумели взять более высокую ноту в пронзительном протесте. Оно и понятно — их оборот в контрабандной торговле чаем всегда преисполнял Бостон черной завистью. Развернулась широкая пропаганда против «этой отравы, преподносимой Америке, этого вредного для здоровья чая», ввозимого из Индии, где, как известно, кишат змеи и люди умирают миллионами от неизвестных болезней. Долг патриота — пить кофе!

В 1773 году Ост-Индская компания сделала попытку массированного прорыва блокады — в Нью-Йорк, Филадельфию, Чарлстон и Бостон доставили крупные партии чая. В первых трех портах чай не удалось продать, а бостонские патриоты, переодевшись индейцами и воткнув для большего впечатления перья различных птиц в волосы, выбросили на дно гавани 342 ящика с чаем. С. Адамс объяснил в дневнике, что событие «отмечено печатью достоинства, возвышенности и величия», энаменует собой «новую эпоху» во всемирной истории.

В отместку за «бостонское чаепитие» ранним летом 1774 года порт Бостона был закрыт до уплаты убытков компании, губернатор получил право назначать всех чиновников, в городе сосредоточились войска. Губернатором Массачусетса стал английский главнокомандующий в колониях генерал Томас Гейдж, приятель Вашингтона еще времен похода Брэддока, Отныне войска могли размещаться не только в гостиницах и пустующих зданиях, но и в частных домах.

В Америке эти распоряжения окрестили «невыносимыми законами». В колониях их рассматривали только как прелюдию к расправе «со свободой Северной Америки» (термин стал впервые широко применяться именно в это время). Рекомендовалось провести общеколониальный «день молитвы и поста».

Репрессии против Бостона кругами пошли по стране. 25 мая губернатор распустил ассамблею в Вирджинии. По уже сложившейся практике ее члены перешли в таверну Ралея, где не щадили слов в адрес угнетателей-англичан. Комитету связи предложили войти в сношения с другими колониями на предмет участия в континентальном конгрессе, а на 1 августа назначили конвент Вирджинии.

Вашингтон на этот раз был среди самых воинственных. Хотя он остался в Вильямсбурге еще на две недели, обедал и спорил с губернатором о заявках на западные земли, он вступил на дорогу революции. «1 июня, — помечено в дневнике, — ходил в церковь и постился весь день» в знак протеста против закрытия порта Бостона. «Парламент имеет не больше права запускать руку в мой карман, чем я в его», — суммирует он суть конфликта. Точная формулировка, принадлежащая «тугодуму, причем мыслительному процессу почти не помогает воображение, но приходящему к правильным выводам». Так отозвался о Вашингтоне Патрик Генри.

И снова в Маунт-Вернон, к Масону, сгоравшему от нетерпения по соседству. Они составили и провели на собрании округа Фэрфакс резолюцию солидарности с Бостоном, в которой выставлялось требование — если репрессии не будут отменены, следует вновь прибегнуть к бойкоту английских товаров, а спустя месяц прекратить экспорт в метрополию. В «резолюциях Фэрфакса» было немало примирительных фраз и энергично отрицалось «любое намерение американских колоний создать независимые государства».

1 августа Вашингтон в Вильямсбурге. Хотя он не принимал участия в комитете связи и не был особенно активен в делах распущенной ассамблеи, конвент колонии выбрал его в числе семи делегатов колонии на континентальный конгресс в Филадельфии. Привезенная им резолюция была одобрена, она соответствовала общей резолюции Вирджинии.

Краткое дополнительное заявление Вашингтона вызвало бурю восторга. «Я готов, — сказал он, — собрать тысячу человек, вооружить и одеть их на свой счет и во главе их идти на Бостон».

Героическое обещание (некоторые биографы считают, что его не было) не пришлось претворять в жизнь, через месяц из Маунт-Вернона выступило не войско, а выехали трое всадников — Вашингтон, Генри и Пенделтон — делегаты на континентальный конгресс в Филадельфию. Марта, стоя на крыльце, крикнула спутникам мужа: «Держитесь крепче, ребята, в Джордже я уверена!» Прекрасный сюжет для согбенного патриотизмом живописца — вирджинский рассвет на исходе лета, решительные лица троих мужчин. Вашингтон сосредоточен и выглядит усталым, позади бессонная ночь, проведенная в нескончаемой беседе с сердечным другом и наставником в делах политических — Масоном.

В Филадельфию съезжались люди в здравом уме и твердой памяти, отлично понимавшие, что затевается нешуточное дело, от которого по английским законам попахивало «изменой» с неизбежной виселицей. Незадолго до начала конгресса, вошедшего в историю как первый континентальный конгресс, Д. Адамс доверился дневнику: «Очень неприятное ощущение. Брут и Кассий потерпели поражение и были убиты. Хампден пал на поле боя, Сидней погиб на эшафоте, Харрингтон умер в тюрьме и т. д. Слабое утешение». Впрочем, они, 56 джентльменов со всех концов Америки, почитали себя прямыми потомками античных борцов против тирании, во всяком случае, иные из них мысленно прикидывали, по руке ли кинжал Брута. Знали и о конце Цицерона.