Читать онлайн «Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной». Страница 28

— Отец инспектор, я к вам с новостью… Вы назначаетесь ректором Холмской семинарии.

Одновременно узнаю, что по распоряжению архиепископа Сергия завтра в Рождественском монастыре [12] меня посвящают в архимандриты.

У меня нет ни креста, ни митры. Я еду в Рождественский монастырь примерять старые митры; нашел более или менее по голове, но тяжеленнейшую. А крест мне продал настоятель Боголюбского монастыря епископ Платон.

Архиепископ Сергий, по-видимому, хотел от меня как можно скорей отделаться и поторопился с посвящением. Назначением моим был недоволен.

— Мальчишку — в ректоры!

Прощание с семинарией было трогательное. Семинаристы плакали… поднесли икону, Евангелие на четырех языках, умоляли перед отъездом навестить их товарищей в больнице… Преподаватели устроили большой обед. Было много теплых речей. Вскоре вернулся во Владимир после обозрения уездных духовных училищ ревизор. Встретить меня архимандритом, да еще ректором Холмской семинарии он никак не ожидал и говорил со мною с холодком, с легкой усмешкой…

Ректор о. Никон, ко мне не благоволивший, теперь стал жалеть, что я покидаю семинарию.

— Не лучше ли было бы вам остаться, а придет время — меня бы заменили? [13]

Я к делу своему привык, к детям привязался, расставаться с ними было тяжело, но в Холм мне ехать было нужно, впоследствии я это понял ясно.

Перед отъездом я сказал семинаристам в церкви "слово". Вот основная его мысль: они — моя семья, мои друзья; одинокий человек, без семьи и знакомств, я лишь в них находил смысл и полноту моей монашеской жизни… — Так это и было, упрекнуть себя в рисовке не могу.

Я сделал прощальные визиты преподавателям и духовенству — и выехал через Москву в Петербург.

В Москве я свиделся с братом и купил дешевую митру. К родителям не поехал — спешил в Петербург.

По приезде в столицу я прежде всего сделал визит В.К.Саблеру: мое назначение состоялось не без его участия.

В.К.Саблер принимал с 8 часов утра. В приемной я застал уже много посетителей, тут были архимандриты, простые монахи, монахини, странники, священники… Сидят и терпеливо ждут выхода важного сановника. Ко мне подошел какой-то архимандрит. Разговорились. Он оказался бывшим наместником Почаевской Лавры, осужденным на ссылку в дальний монастырь. Провинность его заключалось в следующей беде.

Почаевская Успенская Лавра — бывшее униатское гнездо — досталась России по второму разделу Польши в царствование Екатерины II. Она красиво расположена на высокой горе, а собор ее построен над крутым обрывом, на самом его краю. Император Николай I определил его положение метким словом: "Дерзкая постройка". Перед Лаврой — терраса, оттуда открываются широкие дали вплоть до пределов Галиции и виден униатский галицийский монастырь "Подкаменье". Этот монастырь был основан после утраты униатами Почаевской Лавры. Им хотелось возместить потерю, они даже попытались скопировать Почаевскую Святыню. В Лавре на скале есть выемка в форме ступни левой ноги, в ней всегда скапливается вода, и население считает ее целебной. Местная легенда гласит, что Почаев посетила Богородица: выемка — след ее ноги.

Так, в своем безыскусственном творчестве, поет народ, прославляя свою великую народную святыню — святую гору Почаевскую.

Униаты в "Подкаменье" тоже выдолбили выемку, придав ей форму ступни правой ноги, и связали с той же легендой.

Близость Почаевской Лавры к Галиции имела ту хорошую сторону, что галичане-униаты, всегда тяготевшие к вере своих отцов — к православию, легко перебегали через границу на поклонение Почаевской Святыне. После изгнания униатов в народе стали ходить слухи, что, уходя, они зарыли под колокольней клад. Этот слух с течением времени приобрел стойкость убеждения и продержался многие десятилетия. Кто-то вздумал напомнить о зарытом кладе архиепископу Модесту и было решено под колокольню подкопаться. Под руководством наместника начались работы. Вскоре возникла опасность, что колокольня может рухнуть. В Лавру наехали инженеры — и замыслу ужаснулись… Епископ Подольский Ириней (бывший Тульский, постригавший и рукополагавший меня) по указу Святейшего Синода приехал производить следствие — наместника Лавры обвинили в пассивности: ему следовало проявить инициативу, протестовать против неразумного плана… — словом, виноватым оказался стрелочник, и бедного архимандрита решили сослать в дальний монастырь.

Все свои беды он мне поведал в приемной, ожидая выхода товарища обер-прокурора.

Тут появился Саблер… Приметив меня в толпе, он радушно меня приветствовал и повлек в свой кабинет. Стал говорить о Холмщине, о Варшавском архиепископе Флавиане, о его викарии — епископе Тихоне, бывшем ректоре, который семинарию отлично поставил. Разговор с Саблером меня окрылил. Затем он пожелал мне представить целибатного священника-галичанина о. Димитрия Гебея, желавшего принять православие, и поручил иметь в будущем его в виду для Холмской семинарии.

Другой неотложный визит был к Петербургскому митрополиту Палладию. Доступ к нему оказался труден: чтобы попасть на прием, надо было прождать несколько дней. Секретарь его Тихомиров, бритый, добрый, расторопный старец, посоветовал мне приема не дожидаться, а прийти в указанный им час и посидеть в канцелярии: митрополит через эту комнату проследует, тут я ему и представлюсь.

Сижу, жду… Вдруг слышу шуршанье шелка, вижу белый клобук, блеск, сияние… — и я бух в ноги!

— Вы кто? — спросил митрополит.

— Я вновь назначенный ректор Холмской семинарии…

— Вы собираетесь ехать? В час добрый…

И митрополит проплыл дальше.

Пользуясь пребыванием в Петербурге, я зашел в семинарию для информации, как она поставлена. Все мне показалось культурно, чисто, благоустроенно. Инспектор, иеромонах Сергий, осведомил меня о ее порядках и постановке учебного дела. С достопримечательностями Петербурга я не очень знакомился. На извозчике проехался по Невскому, зашел в Казанский собор, в Исаакиевский, побывал у Спасителя… Провел в Петербурге дня 3–4 и направился в Холм через Варшаву, где мне нужно было представиться архиепископу Флавиану.

Уже в вагоне, подъезжая к Варшаве, нахлынули первые впечатления новизны и чуждости. Моя спутница, дама с ребенком, выходила на какой-то станции, я помог ей открыть дверь, она поблагодарила меня по-польски. Приехал в Варшаву — извозчики, упряжь, говор, люди какой-то особой складки… — все иное, все по-другому, чем у нас. Новый, неведомый мне край. Своего рода "заграница".