Читать онлайн «Огненные дороги». Страница 13

- А как с русским языком? Понимаете, что вам преподают? поинтересовался он.

Перебивая друг друга, мы сказали, что все понимаем, что русский язык учили еще в школе и что мы всем довольны.

На следующий день товарищ Оливетский проводил взводное собрание. Рассказав о задачах школы, о порядке и дисциплине, он обратился к курсантам:

- Среди нас есть два болгарских товарища. Это политические эмигранты. Они боролись против фашистской власти и изгнаны из своей страны. Для всех вас обстановка в школе является новой и трудной, а для них она еще труднее и непривычнее, тем более что оба по-русски ничего не понимают...

Для нас это заключительное заявление явилось полной неожиданностью. После вчерашнего разговора мы думали, что убедили своего командира взвода в нашем понимании такого "легкого" русского языка.

Учебная программа была очень напряженной. На каждом следующем курсе изучали новые дисциплины: мостовое дело, дорожное строительство, строительную механику, сопротивление материалов. Строевая и огневая подготовка велась на протяжении всего обучения. Напряженность программы определяла исключительно строгий распорядок дня. С утра, сразу после подъема, начиналась физическая зарядка, а затем утренний туалет, завтрак и занятия.

Летом курсанты выезжали в наш постоянный лагерь, находившийся в 120 километрах от Ленинграда, в районе города Луги. Лагерь располагался в красивом сосновом бору на берегу небольшого озера.

В лагере на практике осваивали то, что зимой изучали в классах. Много времени занимали тактические учения, строительство фортификационных сооружений, дорог и мостов.

Большое внимание уделялось изучению оружия и особенно огневой подготовке. Стрельбище находилось в восьми километрах от лагеря, и переходы туда и обратно мы совершали форсированным маршем при полном боевом снаряжении. Ранцев не было, их заменяли вещевые мешки, в которые вместо обмундирования и других принадлежностей мы насыпали два солдатских котелка песку (восемь килограммов). Это делалось для физической закалки курсантов. Нас готовили к суровой боевой жизни.

Мне особенно тяжело давались форсированные марши, когда мешок с песком прилипал к спине, мокрой от пота. Однажды по пути на стрельбище у меня перехватило от боли поясницу. Изнуренный жарой, уставший и потный, я вдруг почувствовал себя плохо. Понимая, что не смогу добежать до стрельбища, я попросил у командира взвода разрешения выйти из строя.

- Ладно, отдохни. Дойдешь до стрельбища один, - разрешил он мне.

Я немного полежал - отошло. Начал вставать, но тут мешок развязался, и мокрый песок высыпался на землю. Конечно, можно было идти и без него, но я подумал: "Скажут, будто нарочно его высыпал. Нет! Насыплю песок обратно в мешок!"

Превозмогая сильную боль, я встал на колени, снял скатку и отвязал котелок. Потом, насыпав два котелка песку в мешок, крепко завязал его, надел мешок и скатку на плечи, встал и, опираясь на винтовку, пошел к стрельбищу. Совесть моя была чиста.

Двухмесячное пребывание в летнем лагере приносило нам большую пользу. Здесь на практике проверялись и пополнялись наши знания. Кроме того, строгий режим, серьезные физические нагрузки, солнце, воздух и вода способствовали закалке наших молодых организмов. А для нас, иностранцев, не привычных к ленинградскому климату, это оказалось особенно полезным и необходимым. Пребывание в лагере заканчивалось в сентябре, и мы, загоревшие и окрепшие, полные новых сил и новых надежд, возвращались в училище, чтобы продолжать учебу на следующем курсе.

Мы получали увольнительные в город: в среду и в субботу - во второй половине дня, а в воскресенье - на целый день. Курсанты, семьи которых находились в городе, получали увольнение со второй половины дня в субботу до утра в понедельник.

В школе проводились культурно-массовые мероприятия - вечера, демонстрации фильмов, концерты. Большинство спектаклей ставили мы сами, но иногда к нам в гости приезжали артисты. Вечера проходили в клубе школы. На наши концерты и вечера отдыха собиралось много гостей, близких и знакомых курсантов. Разумеется, больше всего было девушек. Эти вечера доставляли удовольствие и нам, и девушкам. Мы знакомились с ними, ну а потом...

В 1927 году я познакомился с Марией Тимофеевной Амосовой из Ленинграда, и 31 декабря 1928 года мы поженились. С тех пор Мария Тимофеевна разделяла со мной все тяготы военной жизни: были тут и частые переезды из гарнизона в гарнизон, и волнения, связанные с моим пребыванием в течение года в Испании, когда жена даже не знала, где я нахожусь, и лишения четырех лет Отечественной войны. Когда я уезжал в Испанию, у нас уже была пятилетняя дочь Эльмира, а когда 26 июня 1941 года уходил на фронт, жена оставалась в Новосибирске с двумя детьми на руках: сыну Брониславу было всего семь месяцев...

В школе проводилась большая и разносторонняя партийно-политическая и общественно-воспитательная работа. В конце 1925 года меня перевели из БКП в ВКП(б). Партийная организация, комсомол и командование окружали нас, болгар, большим вниманием и постоянной заботой. Начальником школы был Малашинский бывший офицер царской армии, среднего роста, с белой бородой и энергичной походкой, хотя ему уже было под семьдесят.

Комиссаром школы был Карпов - участник гражданской войны. У него были русые волосы, голубые глаза, впалые щеки и мелкие морщинки на лбу. Он всегда улыбался. В Советской Армии тогда не было званий, знаки различия давались в соответствии с занимаемой должностью. Комиссар Карпов и начальник школы Малашинский носили в петлицах по два ромба. Они относились к категории высшего командно-политического состава.

В организационно-штатном отношении три роты школы объединялись в один батальон. Командиром батальона и заместителем начальника школы по строевой части был комбат Никитин.

Никитин тоже был офицером царской армии. В феврале - марте 1921 года он в рядах Советской Армии активно участвовал в подавлении контрреволюционного кронштадтского мятежа.

Никитин, как командир, пользовался большим уважением и авторитетом. Помню, когда я учился на старшем курсе, комбат Никитин пришел в расположение роты. Я был помощником командира взвода и исполнял обязанности старшины роты. Обойдя помещение, комбат нашел много упущений и недостатков и приказал мне принять меры по их устранению. Спокойным тоном комбат говорил, в какой срок нужно устранить каждый из недостатков. Время, которое он для этого определял, мне показалось недостаточным, и я попытался возразить. Комбат Никитин спокойно (другой бы мог накричать или отругать) повторил приказ и сказал:

- Можно сделать. Сделаете.