Читать онлайн «Франклин Рузвельт». Страница 21

Во-вторых, ведя дела юридической фирмы, прислушиваясь к тому, что происходило в муниципальном суде, знакомясь и беседуя с амбициозными политиками, Рузвельт всё больше убеждался в том, что был прав, оставив Колумбийскую школу права, ибо реальная, в том числе юридическая, жизнь решительным образом отличалась от того, чему учили догматы и Гарварда, и Колумбии. Через много лет, когда Рузвельт был уже опытным политиком, президент Колумбийского университета Николас Батлер попытался подтрунить над ним, заявив: «Ты никогда не сможешь назвать себя интеллектуалом, пока не возвратишься в Колумбию, чтобы сдать экзамены по праву». Франклин, недолго думая, возразил: «Это как раз и свидетельствует о том, как мало значит для нас право»{79}. Конечно, в этом ответе был немалый оттенок стремления поставить на место собеседника, ибо Рузвельт на самом деле не отвергал ни правовые нормы, ни интеллектуальную работу.

Он, однако, всё более убеждался в том, что для него практическая политика, которая базировалась бы на действующих нормах, но не становилась их рабыней и решительно отвергала бы догматы, выходила на первый план. Оставаясь честным и стремясь действовать в соответствии с принципами демократии, как он их понимал, Рузвельт проникался мыслью о том, что реальные повороты событий бурного XX века уже не укладываются, а в дальнейшем будут всё дальше выходить за пределы замшелых правовых норм, которые необходимо будет приспосабливать к этим изменениям. Ему всё более близкими становились слова из «Фауста» Гёте: «Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо»[5]. Он всё более глубоко понимал разницу между правильными, но абстрактными юридическими теориями и реальными коллизиями, теми «делами», которыми ему приходилось заниматься в адвокатской конторе и которые никогда полностью не вписывались в теоретические схемы, просто выдвигались из них хотя бы чуть-чуть, каким-то крохотным непослушным уголком. Именно эта сторона и юриспруденции, и политики была ему по-настоящему близка. Но одновременно она вела к всё более прохладному отношению к юридической казуистике, если не к прямому раздражению.

Добиваться того, чтобы правовые постулаты стали как можно более гибкими, давали возможность судьям, а вкупе с ними адвокатам пользоваться ими не формально, а во благо порядочных людей, — такой строй мыслей доминировал у Франклина, когда он размышлял о своей возможной политической карьере. Задумывался ли он о том, что гибкая юриспруденция в руках людей недобросовестных, но облеченных властью становится оружием смертоносным? Источники не дают ответа на этот вопрос. Думается, что Рузвельт просто не мог игнорировать соображения такого рода, но примеривал политическую одежку прежде всего на себя самого, надеясь в будущем найти наиболее правильное, справедливое сочетание между нормами права и людскими потребностями. Некоторая двойственность, порой даже нерешительность в принятии политических решений, которая возникла у Рузвельта в молодые годы, со временем уменьшилась, но так до конца никогда и не исчезла.

Появившихся у него политических амбиций Франклин особенно не скрывал. Его коллега, сидевший в юридической фирме за соседним столом, вспоминал, что однажды в 1907 году в случайно завязавшемся разговоре о планах и перспективах Рузвельт поделился своими намерениями: вскоре он собирался принять участие в выборах в местные органы, а в будущем мечтал стать президентом страны подобно его родственнику. При этом были перечислены должности, которые занимал Теодор Рузвельт: депутат Ассамблеи штата, помощник военно-морского министра, губернатор штата Нью-Йорк. «Каждый, кто управляет Нью-Йорком, — заключил он с неожиданной откровенностью, — имеет хороший шанс стать президентом»{80}.

Поразительно, но Франклин Рузвельт почти полностью повторил политический путь «дядюшки Тедди», во всяком случае те три основных пункта государственной карьеры, которые он, 25-летний клерк адвокатской фирмы, назвал случайному собеседнику. Правда, в отличие от Теодора Рузвельта, который не только был республиканцем, но и отождествлял себя с властными силами крупных городов, прежде всего Нью-Йорка, Франклин, несмотря на то, что жил и работал в этом мегаполисе, чувствовал себя значительно ближе к сельским жителям северной части штата, даже к фермерам. Да и традиционно он продолжал считать себя принадлежащим к Демократической партии.

Первый этап наступил сравнительно скоро. На президентских выборах 1909 года Республиканская партия поддержала не Теодора Рузвельта (сочли, что двух четырехлетних сроков в Белом доме ему достаточно), а Уильяма Говарда Тафта по прозвищу Большой Билл. Избрание Тафта, с одной стороны, несколько осложнило карьерные перспективы Франклина, так как в подсознании всех, с кем он имел дело, маячила фигура могущественного родственника, превратившегося теперь, правда, ненадолго, в отставного политика. С другой стороны, избирательные возможности стали более ясными, ибо, будучи сторонником Демократической партии, Франклин так или иначе должен был вступать в споры, а возможно, и в острые конфликты с республиканцами. В самой же Демократической партии укрепилось прогрессистское крыло, которое смотрело благосклонно на молодого, но многообещающего юриста.

Вскоре после того как президентом стал Тафт, подошло время выборов в сенат штата Нью-Йорк. Мёрфи и другие деятели Таммани-холла, посовещавшись, решили предложить 28-летнему Франклину Рузвельту баллотироваться от Демократической партии в одном из сельских округов, где с давних времен побеждали республиканцы. Собственно говоря, они считали этот крохотный округ в нью-йоркском аптауне, как традиционно именовалась глухая провинция штата (графства Колумбия[6], Датчес и Путнам), провальным, безнадежным для своей партии. Чем черт не шутит, рассуждали они, вдруг фамилия Рузвельт сможет изменить ситуацию. При этом учитывалось, что именно в графстве Датчес находилась родина Франклина — Гайд-Парк.

В соседнем штате Нью-Джерси в это время выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора один из демократических прогрессистов Вудро Вильсон — профессор истории здешнего славного Принстонского университета, человек уже немолодой (ему было 54 года), вроде бы совершенно не искушенный в политике, но твердо отстаивавший свои принципы на основе исторического опыта. Несмотря на хорошо известные недостатки этой кандидатуры, в частности «профессорство», к которому в Америке относились со смесью почтения и подозрения, Вильсону предсказывали победу. Может быть, и Рузвельту, который был вдвое младше Вильсона, удастся «проскочить» в нью-йоркский сенат?