Читать онлайн «Человек, лишённый малой родины». Страница 2

Мой отец Андреян Неволин был отличным косарём. Высокий, плечистый – рост под 190 сантиметров. Недаром в дореволюционное время его определили в царскую гвардию, а туда брали истинных русских богатырей! А подлинная отцовская красота лучше всего видна была в работе. В косьбе у него каждая заходка, сделанная «литовкой», в два раза превышала наши. Косил он чисто, низко, не оставляя после себя травы. Жалко, не устраивали ни тогда, ни после соревнований по косьбе. Уверен, мой отец обязательно стал бы чемпионом. Таким навсегда он и остался в моей памяти: статным, молодым и красивым, полным сил. Несмотря на жизнь, полную лишений, он прожил девяносто лет!

Отец был истовым тружеником, а по вере – обычным старообрядцем. Ему чужды были всякие политические симпатии и антипатии. Считал, что вся власть, которую заслужил народ, от Бога. И потому не оказывал никому предпочтений. Во время гражданской войны этот бывший элитный гвардеец не служил ни в белой, ни в Красной Армии. Действия тех и других считал противными Богу. А угодными Богу считал постоянный труд во имя семьи, во имя детей, которых у него с матерью за какой-нибудь десяток с гаком лет семейной жизни накопилось аж семеро. Когда тут заниматься политикой? Надо было поднимать детей. И делать своим трудом жизнь ото дня ко дню всё лучше и зажиточнее.

По своей натуре Андреян Неволин был, как и все физически сильные люди, мягким человеком. Всегда старался помочь слабым людям, нуждающимся в милосердии. Был уважительным к окружающим. Такое же отношение у него было и в семье: к жене, детям, всем родным. Маму он всегда звал Шима, собственную мать мамонькой, детей – сынок, доченька, знакомых – по имени и отчеству. Обращаясь к женскому полу уважительно говорил в зависимости от возраста «барышня» или «сударыня» (должно быть, набрался такой обходительности за время царской службы в Петрограде, в гвардии). Здороваться всегда старался первым.

Основным его занятием было землепашество, охота, рыбалка. Осенью он выезжал в Минусинск, где работал забойщиком скота, который купцы пригоняли из Тувы и Монголии. Кроме того, ямщичил – возил грузы по льду рек в город и обратно. Жена ему народила много ребятишек. Надо было их кормить и одевать. С помощью родного дяди Павла Трофимовича отец со временем построил на берегу реки Уса пятистенный дом, где и обустраивался со своей обычной добросовестностью и обстоятельностью. Ему было чем заняться.

Женился отец в 1918 году вернувшись домой после окончания царской службы и завершения германской войны. Жене его, Ефимии Евстигнеевне Пичугиной, как и отцу, было двадцать лет. Оба были малограмотными, окончили по два класса сельской приходской школы. И до самой смерти мама была ему верной и надёжной подругой.

Жизнь её была нелёгкой. К 1931 году, к моменту ссылки, она успела родить семерых детей. Шестеро выжили, умер только один. И ей надо было одной управляться с этакой оравой: каждого накормить, напоить, одеть, обмыть. И к тому же она была вечной работницей не только дома, но и в поле. Умела выполнять мужицкую работу и часто это делала. Могла запрячь и оседлать лошадь, умела ездить верхом. По-мужицки косила и убирала сено, серпом жала рожь и ячмень. Когда выпадало время, ездила или ходила за грибами и ягодами.

Моя мама со своими детьми в гостях у матери и сестёр Пичугиных. Лето 1926 года

Настоящими крестьянами не становятся. Ими рождаются. Деревенские дети сызмала познают хлеборобский труд, знают цену куска хлеба. Любовь к природе, к родной земле, к своему месту обитания – малой родине, у них в крови. Настоящий крестьянин знает запах земли. По нему он определяет, когда надо сеять. Землю он чувствует, как самого себя. Так же отец с матерью воспитывали и нас, своих детей, готовя себе смену, растили будущих кормильцев. Но всё случилось не так, как они задумывали.

Мне было пять лет, когда моих родителей в мае 1931 года выбросили из родного дома под лозунгом раскулачивания, а практически за то, что они не вступали в организуемую коммуну, и в сопровождении конвоя отправили в ссылку на север за 1200 километров в томскую заболоченную тайгу, где и прошло моё детство. Но я до сих пор помню в мельчайших подробностях моё родное село и всё, что там было.

Помню, как мой отец сажал меня верхом на нашу кобылицу Серуху как он возил меня на Дутовскую водяную мельницу на речке Макаровке. Помню, как моя мама водила нас, целый детский «выводок», к своей матери и сёстрам на Зелёную улицу в воскресный день. Помню, как мы, ребятишки, ловили усачей в речке Макаровке. Чётко помню, какая у нас была обстановка в доме: кухня, горница, в которой размещались восемь человек, отдельная комнатушка нашей бабоньки Устиньи Васильевны. И, конечно, отлично помнятся полати, куда нас, детей, забрасывали, как котят, на ночь спать.

Хозяйство родителей состояло из пятистенного деревянного дома, построенного самими родителями (площадью где-то 50–60 квадратных метров, раза в два меньше, чем наша квартира в Красноярске сегодня). В хозяйстве было две лошади – Гнедуха и Серуха. Первая была иноходцем. Было ещё две коровы, тёлка, свиноматка и шесть овец. Батраков у нас не было. Имелось также несколько гектаров земли возле сопки, выделяющейся на фоне села. Земля была каменистая и малоплодородная. Сеяли зерновые. Нередко из-за ранних морозов они не поспевали. В общем, жили натуральным хозяйством, как и все односельчане. Летом – земледелие, сбор грибов и ягод, осенью – заготовка кедровых орехов, рыбалка. Когда выпадал снег, начиналась охота на белку и соболя. Весной – поимка диких маралов для маральника. Зимой занимались извозом: возили грузы по ледяному Усу и Енисею до Минусинска. Жизнь проходила в труде и заботах круглый год.

А сейчас от отца с матерью я хочу вернуться в более древние года – к самым истокам моей малой родины. И мне особенно приятно, что первые ростки на усинской земле пошли от «неволинских корней».

Одним из таких «корешков» был мой прапрадедушка по линии отца – Иван Яковлевич Неволин (по рассказам моих родственников, других сведений не имею). Он вместе со своими сыновьями Игнатием и Алексеем, а также дочерью Марией приехал на речку Ус в 1851 году. Вместе они и основали в ста километрах от «центра Азии», будущего Кызыла, старообрядческое поселение, названное позднее Усинским (ещё позднее оно разделилось на наше Верхнеусинское и Нижнеусинское – на другом берегу Уса). Облюбовали эти места за живописную природу, хорошие охотничьи и рыбные угодья, за яркое приветливое солнце и реки с прозрачной водой.

Путь в будущее Верхнеусинское был долгим и многотрудным. Старообрядцы шли сюда с Беломорья. Вначале они добрались до Урала и несколько лет жили в Пермской губернии, отовсюду гонимые за свою приверженность к старой вере. Далее в их странствиях были реки Тобол, Ишим и другие воды и горы. Но главное направление маршрута не менялось: годами крестьяне-староверы шли на восток, навстречу солнцу. Шли-шли и неизвестно, через сколько лет, наконец добрались до Минусинской котловины – до Енисея и Тубы, обосновавшись сначала в деревне Быстрой. Правда, и здесь они не почувствовали приволья. И здесь, как везде, власти притесняли их, не давали жить и молиться своему Богу, как хотелось.