Читать онлайн «Никто не выйдет отсюда живым». Страница 9

Мой друг хотел купить собаку для утиной охоты, – объявил Джим, – он отправился к одному старику и спросил его, как определить, подходит ему собака или нет. Тот посоветовал моему другу обратить внимание на собачью задницу, ведь “вам нужна собака с маленькой задницей, чтобы, когда она прыгнет в воду, задница не перевесила и не утопила её”. Ну и мой друг пошёл в известный собачий питомник, где ему показали несколько собак и назвали цену в 75 долларов. Мой друг сказал владельцу питомника, что хотел бы получше проверить собак…

Когда Джим начинал свой рассказ, казалось, он говорил сам с собой. Но вскоре все окружающие стали его слушать.

… он подошёл к большой симпатичной собаке и поднял ей хвост. “Ах-ох, – говорит мой друг, большая задница”, направляясь к следующей собаке. Когда он осматривал первую собаку, к нему вышел хозяин питомника. “Что ты делаешь с моей собакой?” – спросил он. “Ну, – говорит мой друг, – я только смотрю на собачью задницу, она довольно большая, как видите, так что когда собака прыгнет в воду за уткой, задница перевесит, и собака утонет”. Хозяин питомника бросил взгляд на собаку и сказал: “Ах, задница большая, да?” Он отошёл, схватил за яйца старую собаку и толкнул её, так что старая задница сжалась в маленькую и крепкую. “ К сожалению, – сказал моему другу хозяин питомника, – эта собака подготовлена для перепелиной охоты”.

Джим залился своим протяжным смехом “хи-хи-хи” и начал другую историю, не обращая внимания на тяжкие вздохи и каменное молчание. Вскоре остальные студенты в автобусе снова внимательно его слушали.

Школьный автобус возил Джима за три квартала от того места, где он жил. Идти пешком было недалеко, но достаточно, чтобы придумать какую-нибудь “легенду” для бабушки Каролины и дедушки Пола. Оба старших Моррисона были трезвенниками, и, хотя Пол имел страсть к собачьим бегам, основной уклад жизни дома в старой части города был фундаменталистским. Джим смеялся над этим.

Он не обращал внимания, когда они просили его постричься, побриться, сменить одежду, сходить в церковь. Он грозился привести домой “негритянку” и оставлял в своей комнате пустые винные бутылки. Иногда он целыми днями ничего не говорил. Он проходил через их жизнь как чёрный сигаретный дым.

Он ненавидел ортодоксальность, он всегда имел некий особый взгляд на вещи, – вспоминает его бабушка. – Он старался шокировать нас, ему это очень нравилось. Он говорил нам такое, что, он знал, должно было поразить нас. Мы совсем не понимали его, никто из нас. Но Джимми был таким многосторонним. Вы видите в нём одно, потом тут же – проблеск другого. Вы никогда не могли знать наверняка, о чём он думает в данный момент.

Джим как бы между делом одолел первый учебный год в колледже, не обращая внимания на факультативные предметы в программе обучения. Его оценки за первый семестр были не впечатляющими: одна “А”, две “В”, одна “С” и одна “D”.

Более интересными оказались результаты индивидуальных тестов, проводимых с каждым студентом. В них Джим был признан импульсивным, беспечным, легковозбудимым в противоположность дисциплинированности и самоконтролю…, но парадоксально, что его назвали также застенчивым и выделяющимся явной активностью, а также любителем серьёзных размышлений… крайнепридирчивым к социальным институтам… склонным жалеть себя… и удивительно мужественным, особое внимание уделялось его интересу к литературе и его способностям к сочинительству и передаче мыслей, что было видно из его записей, сделанных ещё в Александрии.

Джим был способен и на эффектные интеллектуальные трюки. Когда в его комнате собирались друзья, он бросал им вызов: “Ну-ка, возьмите книгу, любую”. Его голос звучал хвастливо, он стоял на ковре посреди спальни эдаким застенчивым волшебником. “Возьмите любую книгу, откройте её в начале любой главы и начните читать. Я с закрытыми глазами скажу вам, что вы читаете и кто автор”.

Джим показывал рукой на сотни и сотни книг по всей комнате, поверх мебели и сложенные у стен.

Он никогда не ошибался!

Более благородными, но менее памятными были его поступки, когда он помогал одной своей знакомой написать курсовую, внимательно и со знанием дела анализируя поэтические размеры. Ещё одному приятелю он написал тридцатистраничное эссе о лорде Эссексе, одном из любовников Королевы Елизаветы, снабдив его очень длинным списком литературы, полностью взятым из головы.

“ Я должен был написать и сделать доклад на тему: “Моральная чистота – условие нашего выживания”, – говорит брат Джима Энди. – Я даже не знал, что это такое. Мои родители не разрешали мне уехать на пасхальные каникулы, пока я не закончу эту работу, а Джим хотел, чтобы я поехал с ним. Я промучился над докладом пару дней, и в конце концов Джим взял и переписал всё заново, вставив в конце множество собственных мыслей. Доклад был весьма хорош, и заканчивался так: “Мы движемся пассивно, слепые, беспомощные, одинокие” плюс ещё три-четыре подобных предложения, и, хотя, это было совершенно не в моём стиле, я получил за этот доклад “А”.

Джим сошёлся с небольшой компанией выпускников средней школы Клируотера, с которыми он выпивал. На танцах он тоже напивался пьяным и стоял в углу, как столб; он напивался пьяным на вечеринках и однажды сильно порезался, но был при этом таким воинственным и обиженным, что врач из местной больницы отказался его лечить.

У Джима не случалось ещё тяжёлых, постоянных запоев. По замечанию его одноклассника, “это было так потому, что если он пил, то только для того, чтобы напиться пьяным; иначе он не пил вовсе ”. Опьянение для Джима было каким-то совершенно особым состоянием. Но уже тогда оно было явной формой облегчения.

Важное событие произошло в декабре, в день его восемнадцатилетия, когда он зарегистрировался для призыва в армию. Джим отчаянно ненавидел военных, боясь устрашающего давления власти. В 1961-м году антивоенное движение ещё не было популярно. Джим никогда не слышал современных слов “человек, отказывающийся от военной службы по политическим или религиозноэтическим соображениям ”. Итак, он зарегистрировался и после этого зверски напился. Родственники говорят, что из весьма неприятной ситуации, грозившей закончиться ненужным скандалом, его выручил живший тогда в Клируотере его дядя. Очевидно, для родственников это было так ошеломляюще, что они до сих пор не рассказывают об этом до конца.

Примерно в то же время Джим нашёл себе пристанище в старой гостинице в зарослях пальметто между Клируотером и Санкт -Петербургом, рядом с Галереей Возрождения и Кофейней, в месте, переполненном студиями, театрами и местным жаргоном в колледжском неформальном “листке”. Возможно, именно это привлекало Джима, но там происходили и поэтические чтения, конкурсы народных песен – всё это в обстановке богемности; к богеме принадлежал и Джим.