Читать онлайн «Агата Кристи». Страница 9

Одинокие игры в большом саду, одинокие игры в большой детской рядом с Няней — так и шла жизнь маленькой Агаты изо дня в день пять первых лет. Но ребенок не может, не должен жить совсем один! если друзей нет, придется их выдумать: «Больше всего я любила превращаться в кого-нибудь. Сколько себя помню, в моем воображении существовал целый набор разных придуманных мною друзей». Сейчас психологи могут осуждать взрослых, на все ранние годы лишивших девочку не только друзей-сверстников, но и своего дружеского внимания, и обрекших на жизнь в выдуманном мире. Однако Няня сделала свое: вольно или невольно развила в ребенке бурное воображение, столь пригодившееся ее последней воспитаннице впоследствии.

И мама внесла свою лепту:

«Очарование рассказов мамы состояло в том, что она ни разу не повторила ни одного из них, ее истории всегда были разными, и мы в самом деле ни разу не играли с ней в одну и ту же игру. Одна сказка, как я вспоминаю, была о мышке по имени Большеглазка. С Большеглазкой происходили разные приключения, и вдруг однажды, к моему ужасу, мама объявила, что сказки о Большеглазке кончились. Я так плакала, что мама сказала:

— Но я расскажу тебе о Любопытной Свече.

У нас были готовы уже два эпизода из жизни Любопытной Свечи, явно носившие детективный характер, когда вдруг, ни с того ни с сего, заявились непрошеные гости; они пробыли у нас несколько дней, и наши тайные игры и истории повисли в воздухе неоконченными. Когда гости наконец уехали, я спросила маму, чем же кончается „Любопытная Свеча“, — ведь мы остановились в самом захватывающем месте, когда преступник медленно подливал яд в подсвечник, — мама страшно растерялась и явно не могла вспомнить, о чем идет речь. Этот прерванный сериал до сих пор тревожит мое воображение».

Вот он — первый детектив, услышанный в столь нежном возрасте и тогда же оборванный на самом интересном месте! что же еще нужно?!

Агата была самой младшей в семье, и можно даже заподозрить, что родилась нежданной. Десятью годами старше ее были погодки Мэдж (Маргарет) и Монти (Луис Монтан). Брат — «тяжелый случай»: обаятельнейший, всю жизнь внушавший окружающим — особенно женщинам — желание ему помочь и принимавший их помощь как нечто ему причитавшееся по праву, готовый увлечься чем угодно, но не преуспевший ни в чем. В нем несчастливо соединились весь внешний блеск и вся внутренняя неуверенность родителей. Сестра — «умница», красавица, выдумщица, пользовавшаяся исключительным успехом у противоположного пола, добрая к младшей сестренке, сочинительница забавных историй… но кто ж из поклонников Агаты Кристи ее не знает? Ирис из романа «Сверкающий цианид» имела сестру:

«Вот она, крошечный ребенок, ест хлеб с молоком, а Розмари, полная достоинства, делает за столом уроки.

Взморье, лето — Ирис завидует Розмари, которой, как „большой девочке“, позволяют купаться!

Розмари учится в пансионе и приезжает домой на каникулы. Теперь Ирис сама уже школьница, а Розмари в Париже „заканчивает образование“. „Закончившая образование“ Розмари возвращается из Парижа до невозможности изящная, с голосом, звучащим как музыка, красивая, покачивающая бедрами, с каштановыми, отливающими золотом волосами и огромными подкрашенными темно-синими глазами. Взрослая, томящая душу красавица, появившаяся из другого мира!»

Агата Кристи убила Розмари, Мэри Уэстмакотт вообще выбросила сестру из «Неоконченного портрета», оставив только брата и передав некоторые функции сестры кузине. Фрейдисты откопают тут кучу комплексов писательницы. Но Розмари — пустоголовая кокетка, лишь внешне схожая с Мэдж. Настоящую Мэдж Агата обожала в детстве, уважала позднее и всю жизнь сохраняла с нею самые близкие отношения — а этим могут похвастаться немногие сестры со столь большой разницей в возрасте!

Но старшие брат и сестра — редкие гости в родительском доме. Круглый год они пребывали в пансионе или Париже, Итоне или Оксфорде, встречаясь с малышкой на каникулах. Зато в наследство от них она получила игрушки и безраздельное владение огромной комнатой для игр. Куклы и кубики особенного интереса не представляли, мягких игрушек — поверить трудно! — еще не выдумали.

«Главное удовольствие в дни, когда нельзя было гулять в саду, конечно же доставлял мне самый обыкновенный крашеный кукольный домик со свободно подвешенной передней стеной, за которой открывались кухня, столовая и холл на первом этаже, а на втором — две спальни и ванная комната. По крайней мере с этого все начиналось. Потом, постепенно, предмет за предметом, приобреталась мебель. Тогда в магазинах был огромный выбор очень дешевой кукольной мебели.

Я до сих пор помню обворожительные вещи, которые можно было купить. Продукты например. Маленькие картонные тарелочки — жареная курица, яичница с ветчиной, свадебный торт, баранья ножка, яблоки и апельсины, рыба, бисквит, рождественский пудинг с черносливом. Плоские коробки с ножами, вилками и ложками. Наборы крошечных рюмок. И наконец, собственно мебель. В моей гостиной стоял гарнитур из обитых голубым атласом стульев, к которым я постепенно подобрала софу и довольно громоздкое золоченое кресло. Здесь же стояли туалетный столик с зеркалом, круглый полированный обеденный стол и уродливый столовый гарнитур, отделанный оранжевой парчой. Лампы и вазы, особенно вазы с цветами. Ну и, конечно, все, что требуется в домашнем хозяйстве: щетки, совки, метла, ведра, кастрюли.

Вскоре мой кукольный домик стал похож на мебельный магазин.

А можно — вдруг можно? — чтобы у меня был еще один кукольный домик?

Мама не считала, что маленькой девочке полагалось иметь два кукольных домика. Но почему бы, осенило маму, не попробовать, предложила она, использовать для этих целей буфет? Так в моем распоряжении оказался буфет — это был бешеный успех.

Еще одним упоительным развлечением был переезд. Грузовой машиной служила большая картонная коробка. Мебель грузили в машину и за веревочку тянули по комнате, совершая несколько кругов, пока грузовик не останавливался у „нового дома“. (Переезд совершался, по крайней мере, раз в неделю.)

Сейчас мне совершенно ясно, что я продолжаю играть в дома до сих пор. Я сменила бесчисленное множество домов, покупала дома, меняла их на другие, обставляла, отделывала, перестраивала. Дома! Благослови, Господь, дома!»

Семейство Миллер считалось американским, а следовательно, богатым. Богат, собственно, был покойный отец Фреда Миллера, настоящий «selfmade man». Его сын принимал как должное наличие земельных владений на Манхэттене и постоянный доход. Сколь был он велик? Фред Миллер об этом не задумывался, а его дочь так никогда и не разобралась, сколько денег и куда утекло между пальцев отца.