Читать онлайн «Последний император Николай Романов. 1894–1917 гг.». Страница 42

Выехав в 6 часов утра 14 августа, мы прибыли 17-го вечером в Тюмень, на ближайшую к Тобольску железнодорожную станцию, и несколько часов спустя сели на пароход «Русь».

На следующий день мы проходили мимо родного села Распутина, и Царская семья, собравшись на палубе, имела возможность видеть дом «старца», ясно выделявшийся среди изб. В этом для Царской семьи не было ничего удивительного потому что Распутин это предсказал. Случай снова, казалось, подтверждал его пророческие слова.

19-го, к концу дня, мы неожиданно увидели за одним из поворотов реки зубчатые очертания господствующего над Тобольском кремля и немного позже прибыли по назначению.

Ввиду того, что дом, в котором мы должны были разместиться, не был готов, мы были принуждены остаться несколько дней на привезшем нас пароходе и только 26 августа водворились в нашем новом месте жительства.

Царская семья занимала весь верхний этаж просторного и удобного губернаторского дома. Свита жила в доме богатого тобольского купца Корнилова, расположенном через улицу, почти напротив. Охрана состояла из солдат бывших стрелков Императорской фамилии, приехавших с нами из Царского Села. Она находилась под начальством полковника Кобылинского, человека сердечного, который искренно привязался к семье, за которой должен был наблюдать. Он сделал все, что мог, чтобы смягчить ее участь.

Вначале условия нашего заключения были довольно сходны с царскосельскими. У нас было все необходимое. Тем не менее Государь и дети страдали от недостатка простора. В самом деле, для своих прогулок они располагали только очень маленьким огородом и двором, который устроили, окружив забором широкую, малопроезжую улицу, проходившую на юго-восток от дома. Этого было очень мало, и там приходилось быть на глазах у солдат, казарма которых господствовала над всем отведенным нам пространством. Приближенным и прислуге была, напротив, по крайней мере вначале, предоставлена большая свобода, нежели в Царском Селе, и они могли ходить в город и ближайшие окрестности.

В сентябре приехал в Тобольск присланный Керенским комиссар Панкратов. Его сопровождал его помощник Никольский, бывший, как и он сам, политически ссыльный. Панкратов был человек довольно образованный, мягкий, тип сектанта-фанатика. Он произвел на Государя хорошее впечатление и впоследствии полюбил детей. Но Никольский был настоящее животное, деятельность которого оказалась в высшей степени пагубной. Ограниченный и упрямый, он ежедневно изощрялся в измышлении новых оскорбительных притеснений. С самого своего приезда он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы нас заставили сняться. Когда последний ему возразил, что это излишне, так как все солдаты нас знали – они были те же, которые караулили нас в Царском Селе – он ему ответил: „Прежде нас принуждали сниматься, теперь их черед“. Пришлось пройти через это, и с тех пор у нас были удостоверения личности за номерами, снабженные фотографиями.

Церковные службы происходили сперва в доме, в большой зале верхнего этажа. Священнику церкви Благовещения, дьякону и четырем монахиням Ивановского монастыря было разрешено приходить для служения. Но за отсутствием антиминса было невозможно служить обедню. Это было большое лишение для семьи. Наконец 21 сентября н. с., по случаю праздника Рождества Богородицы, всем узникам было впервые разрешено пойти в церковь. Это была большая радость для них, но подобное утешение они получали впоследствии лишь очень редко.

В эти дни все вставали очень рано и, когда были в сборе во дворе, выходили сквозь маленькую калитку, ведущую в общественный сад, через который шли между двух рядов солдат. Мы всегда присутствовали только у ранней обедни и оказывались в едва освещенной церкви почти одни; народу доступ в нее был строжайше запрещен. На пути туда или обратном мне часто случалось видеть людей, которые крестились или падали на колени при проходе Их Величеств. Вообще жители Тобольска оставались очень привязаны к Царской семье, и нашим стражам пришлось много раз не допускать стояния народа под окнами и не позволять снимать шапки и креститься при проходе мимо дома.

Однако наша жизнь понемногу налаживалась, и нам удалось общими силами возобновить обучение Цесаревича и двух младших Великих Княжен. Уроки начинались в девять часов и от одиннадцати до часа прерывались для прогулки, в которой всегда принимал участие Государь. Ввиду того, что не было классной комнаты, ученье происходило либо в большой зале верхнего этажа, либо у Алексея Николаевича, или в моей комнате – я жил внизу, в прежнем кабинете губернатора. В час все собирались к завтраку. Однако Государыня, когда бывала нездорова, завтракала у себя с Алексеем Николаевичем. Около двух часов мы снова выходили на прогулку и гуляли, и играли до четырех часов.

Государь очень страдал от недостатка физических упражнений. Полковник Кобылинский, которому он жаловался на этот счет, приказал привезти березовые бревна и купил пилы и топоры, и мы получили возможность заготовлять дрова, необходимые для кухни и печей. Это сделалось одним из больших наших развлечений на чистом воздухе в продолжение нашего заключения в Тобольске, и даже Великие Княжны пристрастились к этому новому спорту.

После чая уроки возобновлялись и оканчивались около шести с половиною. Обедали часом позже, после чего шли наверх в большую залу пить кофе Мы все были приглашены проводить вечер с Царской семьей, и для некоторых из нас это сделалось вскоре привычкой. Мы устроили игры и всячески изощрялись найти забавы, способные внести разнообразие в монотонность нашего заключения. Когда начало становиться очень холодно и большая зала сделалась необитаемой, мы нашли себе приют в соседней, единственной действительно уютной комнате дома, служившей гостиной Ее Величеству. Государь часто читал вслух, а Великие Княжны занимались рукодельем или играли с нами. Государыня обыкновенно играла одну или две партии в безиг с генералом Татищевым, а затем также брала какую-нибудь работу или лежала на своей кушетке. В этой мирной семейной обстановке мы проводили долгие зимние вечера как бы затерянные в беспредельности далекой Сибири.

Одним из наибольших наших лишений во время нашего Тобольского заключения было почти полное отсутствие известий. Письма доходили до нас лишь очень неаккуратно и с большим запозданием, что же касается газет, то мы должны были довольствоваться жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге; в нем сообщались нам лишь запоздавшие на несколько дней и всего чаще искаженные и урезанные известия. Между тем Государь с тревогой следил за развернувшимися в России событиями. Он понимал, что страна идет к гибели. Одно время к нему вернулась надежда, когда генерал Корнилов предложил Керенскому идти на Петроград, чтобы покончить с большевистской агитацией, становившейся все более и более угрожающей. Он был глубоко опечален, видя, что Временное правительство отстранило это единственное средство спасения. В нем, он это понимал, заключалась последняя возможность еще, быть может, предотвратить неминуемую катастрофу.