Читать онлайн «История советской литературы. Воспоминания современника». Страница 21

— Так и по миру меня бы пустили, — отшутился Виктор Сергеевич…

А когда пришла пора уезжать из Берлина, мы собрались в холе гостиницы. Как приехали каждый с чемоданом, так и уезжали.

Тут появился Розов.

Следом за ним везли тележку с сумками, чемоданами. Всего семь мест.

Владимир Федорович глянул на багаж Розова и сказал:

— Русские за границей.

— Русские — это мы, — подхватил я. — А это — Розов за границей…

Василий Петрович Росляков рассказывал, как группа московских писателей должна была отправиться на встречу с сотрудниками Министерства сельского хозяйства, занимавшимися вопросами коневодства. Пригласил их замминистра, бывший прославленный командарм Первой Конной Семен Михайлович Будённый.

Накануне встречи он собрал своих подчиненных и обратился к ним с вопросом:

— Конскому составу ясно, кто такие писатели?

С места послышалось:

— Да, вроде…

— Объясняю, — строго сказал Семен Михайлович. — Писатели — это те, кто делает литературу. А знаете, что такое литература?

— Да вроде…

— Объясняю.

Он взял со стола книжонку и прочитал:

— «Наставление по вольтежировке». Это книга.

Потом взял другую:

— «Наставление по рубке лозы». Это книга.

Потом третью:

— «Наставление по стрельбе с седла». Это тоже книга. А все вместе — литература…

В журнале «Октябрь» печатали полемическую статью литературоведа Владимира Александровича Архипова, в которой он спорил с новомировским критиком Сурвилло. Наборщик по ошибке в тексте «Он, Сурвилло, утверждает» набрал: «Оно, Сурвилло, утверждает».

Корректор заметил оплошность наборщика и в верстке исправил опечатку.

Но бывший в то время первым заместителем главного редактора критик Дмитрий Викторович Стариков, которому опечатка пришлась по душе, восстановил набранное.

В конце концов журнал так и вышел с опечаткой. Естественно, она не прошла мимо внимания острословов.

И когда критик Сурвилло входил в Дом литераторов, нередко слышалось:

— Оно, Сурвилло, пришло…

А Дмитрий Стариков за оный проступок был «награжден» строгим выговором главного редактора.

Поэт Сергей Митрофанович Городецкий, который ярко вошел в русскую поэзию с книгой стихов «Ярь», вышедшей в 1907 году, пожалуй, лучшего так и не создал за всю оставшуюся жизнь. А первый его сборник был пронизан солнечным светом, исходившим из языческого божества древних славян Ярилы. Запечатленные в сборнике мифологические мотивы напоминали современникам живопись Николая Рериха и скульптора Сергея Коненкова. О Городецком сразу же заговорили, ему предсказывали блестящую перспективу. Да не кто-нибудь предсказывал, а Блок, Брюсов, Белый.

Но так бывает, что «Ярь» и, может быть, еще сборник «Перун», остались лучшими его свершениями, хотя он продолжал работать в поэзии и других литературных жанрах.

Дружил он тогда с Сергеем Есениным, Николем Клюевым, Сергеем Клычковым. С Николаем Гумилевым создавал «Цех поэтов».

В конце жизни он обосновался в Обнинске, откуда наезжал в столицу.

И вот однажды, приехав в Москву из Обнинска, он оказался на заседании секции поэзии в Ломе литераторов, где обсуждали творчество молодых.

Городецкий внимательно слушал выступающих. Потом кто-то вспомнил про него и предложил:

— А может, послушаем нашего уважаемого мэтра Сергея Митрофановича Городецкого?

Предложение поддержали аплодисментами.

Старый поэт степенно подошел к трибуне и, обведя взглядом притихший зал, сказал:

— Гляжу я на вас и думаю, какие же вы все грамотные, умные, очень образованные, какие начитанные, культурные… Но как же вам всем тут скучно…

В апреле 1936 года в «Правде» была опубликована передовая статья «Колхозное казачество», в которой говорилось о трудном пути донского казачества к новой жизни. Называлось, в частности, имя Григория Мелехова. Кто, мол, не знает ныне его?! Раньше он был обычным крестьянином. В годы гражданской войны метался в поисках правды. И нашел ее в социалистической нови. Ныне он знатный тракторист, в авиаклубе занимается парашютным спортом, он член правления колхоза. Словом, он — настоящий советский гражданин.

Тем самым Шолохову подсказывали, каким образом должен был завершиться жизненный путь его мечущегося героя.

И вот в 1940 году вышла в свет четвертая книга «Тихого Дона».

Прочитав ее, Сталин увидел слово «конец».

При встрече с писателем спросил:

— Это что, конец?

— Да, товарищ Сталин, — ответил Шолохов.

— Так не должно завершиться произведение. Мы уже полюбили Григория Мелехова. Он должен быть с нами, строить новую жизнь.

И замолчал.

Молчал и Шолохов.

Установилась долгая пауза, которую сам Сталин прервал:

— Или вы не хотите?

— Я-то хочу, товарищ Сталин, да он не хочет.

Сталин помолчал и сказал:

— Ну что ж. Тогда действительно конец…

В канун 70-летия Константина Михайловича Симонова, а эту дату отмечали в 1985 году, ко мне в «Огонек», где я был первым заместителем главного редактора, пришли Артем Боровик и Лима Лиханов — сыновья известных родителей, работавшие в газете «Советская Россия», и принесли небольшой очерк о юбиляре.

Они отыскали неведомый факт в жизни Симонова.

Оказывается, в Смоленской области существовал детский дом, куда Константин Михайлович отправил багаж из Соединенных Штатов Америки. В багаж входили различные игрушки, набор детской мебели, спортивный инвентарь. Все это было приобретено им за гонорар, который он получил в Америке.

Мне показалось это интересным, и я отправил материал в набор.

Когда набранный очерк попал в руки главного редактора Анатолия Владимировича Софронова, он поинтересовался:

— Кто организовал этот материал?

Узнав, что я, сказал:

— Что же выходит? Он был хорошим, а мы плохими, которые ездили вместе с ним в Америку?

— Об этом, Анатолий Владимирович, в очерке ни слова.

— Я сам напишу о Симонове. Мы вместе с ним работали при Фадееве в секретариате…

Этой фразой он открыл свои две странички, на которых процитировал еще два стихотворения Симонова военных лет.

Мне искренне было жаль живого слова о живом Симонове, в котором постоянно жили «дороги Смоленщины» и те дети, коим он отправлял из-за океана игрушки.

Из уст директора Центрального Дома литераторов Бориса Михайловича Филиппова я услышал воспоминание о том, как однажды в клубе творческой интеллигенции за биллиардным столом встретились Маяковский и самовлюбленный критик, неодобрительно отозвавшийся о пьесе «Клоп». Маяковский решил «отыграться» за бильярдным столом и с подчеркнутой любезностью пригласил своего недоброжелателя сыграть с ним партию.