Читать онлайн «Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года». Страница 22

С 1820 г. Баратынский служил в Финляндии, суровый край которой он считал родиной своей поэзии. Весной 1825 г. Евгения Абрамовича произвели в офицеры, что дало ему возможность выйти в отставку и поселиться в Москве. С 1826 г. (по другим данным, с 1828 г.) он живет не только в доме Энгельгардтов в Вознесенском (тогда – Чернышевском) переулке, но и в их подмосковном имении Мураново. Его приезд в Москву почти совпадает со временем возвращения сюда Пушкина из ссылки.

В этом доме Пушкин бывал часто. Во второй половине 1820-х гг., по словам Баратынского, отношения его с Александром Сергеевичем складываются «короче прежнего». В гости к Баратынским заходят и близкие Пушкину люди – живущий неподалеку Петр Вяземский и дальний родственник жены Баратынского Денис Давыдов. Бывают тут и менее знаменитые современники Пушкина – молодые поэты, один из которых, Андрей Муравьев, вспоминал: «Приветливо встретил меня Пушкин в доме Баратынского и показал живое участие к молодому писателю, без всякой литературной спеси или каких-либо видов протекции, потому что хотя он и чувствовал всю высоту своего гения, но был чрезвычайно скромен в его заявлении. Сочувствуя всякому юному таланту, он… заставлял меня читать мои стихи».

Впоследствии дом в Вознесенском неоднократно перестраивался и реставрировался. Но известно, что к концу первой трети девятнадцатого века здание было каменным, в два этажа. Первый этаж был низким; фасад, выходивший в Большой Чернышевский переулок, был скромен.

Какова же дальнейшая судьба дома? В 1837 г. его у Баратынского купил генерал-майор Федор Семенович Уваров. В 1840-х гг. в доме жил врач Ф.И. Иноземцев. Он пользовал Н.В. Гоголя, Н.М. Языкова, а также генерала А.П. Ермолова. «Медицинская» линия дома не оборвалась и в 1850-х гг. – в доме жил будущий хирург И.М. Сеченов, в то время еще студент университета. В 1850 г. дом перешел к следующему владельцу – князю Петру Алексеевичу Голицыну, который жил в нем до 1858 г. В 1858–1862 гг. домом владел статский советник И.Д. Чертков.

А в 1866 г. здесь поселился писатель и общественный деятель Александр Станкевич. Так получилось, что известен он по большей части не своими делами, а родным братом – Николаем Станкевичем, в честь которого новая власть в 1922 г. переименовала переулок – повысила его в звании до улицы Станкевича.

Александр Станкевич прожил более девяноста лет, родившись еще до восстания декабристов, пережил пять императоров всероссийских, отмену крепостного права, революцию 1905 г., и даже самого Льва Толстого.

Александр Владимирович Станкевич (1821–1912) – писатель, критик, общественный деятель, меценат и коллекционер живописи, участник просветительского кружка своего старшего брата, писателя и философа Николая Владимировича Станкевича (1813–1840), после его смерти собрал собственный кружок, в который входили многие известные представители московской творческой интеллигенции.

«Веселую, нецеремонную» атмосферу, царившую в доме Станкевича в Чернышах, отмечал в 1858 г. Тарас Шевченко, возвращавшийся через Москву из ссылки. А историк, профессор Московского университета Борис Чичерин вспоминал, что на литературных вечерах в этом доме в 1850-1870-е годы «собирался избранный кружок людей, более или менее одинакового направления, обменивались мыслями, толковали обо всех вопросах дня», люди эти «с одинаковыми чувствами приветствовали новую эру и вместе сокрушались о последующем упадке литературы и общества».

В доме Станкевича в Чернышевском переулке «толковали и обменивались мыслями» историки И.Е. Забелин и С.М. Соловьев, архитектор В.О. Шервуд, переводчик Н.Х. Кетчер, экономист И.К. Бабст, В.П. Боткин, К.Д. Кавелин и многие другие. Лев Толстой бывал у Станкевича в 1860-х гг., заходил он к нему и после так любимых им консерваторских концертов. Круг общения на вечерах у Станкевича составляли музыканты и композиторы, среди которых блистали Н.Г. Рубинштейн и П.И. Чайковский.

А. Станкевич – не коренной москвич, происходил он из Воронежской губернии. В Москве он обосновался в 1836 г. Занимался литературным творчеством, под различными псевдонимами выпустил несколько повестей. Сочинял рецензии и критические статьи для журналов «Атеней» и «Вестник Европы», газеты «Московские ведомости» и других периодических изданий. Воспринимали его нередко как младшего брата «того самого» Николая Станкевича. А уж в советское время их и вовсе перепутали. Но об этом позже.

В более поздние годы, когда Лев Николаевич уже не нуждался в обществе Станкевича, тот выступил критиком толстовских произведений. В 1878 г. в журнале «Вестник Европы» была напечатана статья «Каренина и Левин», в которой Станкевич пытался доказать, что Толстой написал вместо одного – два романа, что «включение» романа Левина в роман Карениной «нарушает единство произведения и цельность производимого им впечатления».

Станкевич довольно близко к сердцу принял «Анну Каренину», посчитав возможным давать советы автору, кого из персонажей какими красками выписывать. Такое поведение Станкевича было вызвано отчасти тем, что фамилия героя его собственной повести, называвшейся «Идеалист», тоже была Левин. Повесть эта пользовалась определенным успехом и была связана опять же с воспоминаниями о его старшем брате, которого Лев Толстой очень ценил.

«Человек сороковых годов», Станкевич явно придерживался старозаветных представлений о «правильном» романном жанре. Вот почему он иронически называл «Анну Каренину» романом «de longue haieine» («романом широкого дыхания», фр.), сравнивая его со средневековыми многотомными повествованиями, которые некогда находили «многочисленных и благодарных читателей».

Станкевич пытался доказать, что сюжетные линии толстовского романа параллельны, то есть независимы друг от друга. И на этом основании приходил к выводу, что в романе нет единства. Мысль Станкевича много раз, так или иначе, повторялась и позднее в критической литературе об «Анне Карениной»[11].

Зато приглянулся Станкевичу Стива Облонский, «представленный с необыкновенною отчетливостью, полнотою и последовательностью». «Степан Аркадьевич сохранит в русской литературе место среди лучших представленных ею типических образов», – считал критик.

Также и образ Вронского, этого «элегантного героя», не вызвал у Станкевича каких-либо замечаний и лишь в сцене «неудачного опыта стреляния в себя» он увидел «мелодраматический эффект», «отсутствие которого нисколько не повредило бы достоинству романа».

Критик писал, что Анна Каренина похожа на «своего брата Облонского легкостью характера. Чтобы понимать увлечение, падение, раскаяние, поступки, страдания и даже самую смерть Анны, мы должны не забывать это легкомыслие, эту природу мотылька».