Читать онлайн «Страницы моей жизни». Страница 99

Случайно один мой хороший знакомый – я, к сожалению, забыл, кто именно – посоветовал мне искать места в одном из железнодорожных обществ, главные управления которых находились в Петербурге. «Вы экономист и статистик, – сказал мне мой знакомый, – а таких специалистов очень ценят в железнодорожных обществах. Найдите хорошую рекомендацию, и вы получите приличное место если не в одном, так в другом обществе».

Эта мысль мне запала в голову. Я вспомнил при этом, что Куломзин мне обещал дать самые лучшие рекомендации, если мне они понадобятся. Недолго думая, я пошел к Петерсону и сказал ему, что хочу поступить на службу в Общество юго-восточных железных дорог. Он сейчас же об этом доложил Куломзину, и через полчаса я получил весьма лестное рекомендательное письмо председателю этого общества Введенскому.

И так как Куломзин, в качестве высокого сановника и председателя Комитета сибирской железной дороги, пользовался в железнодорожных кругах огромным престижем, то я, представив письмо Введенскому, тотчас же получил в главном коммерческом отделе место на сто рублей в месяц.

Так я попал в совершенно необычную для меня обстановку служащего огромного железнодорожного общества. Меня окружали незнакомые люди со своими особыми мелкими интересами и повседневными житейскими заботами. Общество юго-восточных железных дорог было одним из самых крупных частных железнодорожных обществ в России. Ему принадлежали около 4 тысяч верст железнодорожного пути, и оно обслуживало около пятнадцати губерний, включая в этот колоссальный район Донской каменноугольный бассейн, огромную часть волжского побережья и несколько губерний, смежных с Кавказом. Как уже было упомянуто, меня определили в главный коммерческий отдел, и на меня было возложено выяснение и разрешение целого ряда экономических и статистических проблем, которые возникали в связи с быстро тогда развивавшимся в России железнодорожным транспортом.

Несомненно, весьма выдающимся человеком был начальник главного коммерческого отдела Мирославский. Это был настоящий «самородок». Сын не то крестьянина, не то бедного ремесленника, он получил образование в деревенской начальной школе. Но его светлый и широкий ум и неиссякаемая энергия вознесли его с течением времени на такой высокий и ответственный пост, какой он занимал в 1899 году. Видно было, что он много работал над своим самообразованием, так как он производил впечатление не только вполне интеллигентного человека, но и крупного специалиста по железнодорожному делу.

Он был известен как редкий знаток экономической географии Европейской России и того значения, которое в русской экономике вообще имел тогда железнодорожный транспорт. Человек большой инициативы и удивительной интуиции, он играл исключительно важную роль на съездах представителей русских железнодорожных обществ. И его выступления на этих съездах вписали не одну блестящую страницу в историю русского железнодорожного права и железнодорожного хозяйства в тот период, когда русский железнодорожный транспорт только стал развиваться и когда борьба между частными железнодорожными обществами и казенными дорогами носила весьма острый характер.

Но особенно я ценил в Мирославском его простоту, сердечность и, я бы сказал, его демократизм.

– Ну, какую же работу могу я вам дать? – обратился Мирославский ко мне, когда я в первый раз явился в его кабинет. – Посадить вас на вычисление тарифов или поручить вам составление скучных статистических таблиц для вас не дело. Нам гораздо интереснее использовать ваши знания как экономиста и ваш исследовательский опыт. И я хочу предложить вам следующее. Вы знаете, вероятно, что железнодорожные общества ведут непрерывную борьбу с пароходными компаниями из-за тарифов. Особенно остро ведется эта борьба в колоссальном районе, раскинувшемся по обоим берегам р. Волги. Нас давно уже интересует вопрос, какую роль играют в экономической жизни волжского района железнодорожный и водный транспорт. Возьмитесь за эту тему и обработайте ее, как следует.

– Но я очень мало знаком с этим вопросом, – заметил я. – Тема в высокой степени интересная, но чтобы ею овладеть, мне необходимо будет предварительно поработать в публичной библиотеке, может быть, даже выписать специальную литературу из-за границы. Словом, эта работа потребует много времени, и мне, вероятно, придется часто отлучаться со службы.

– Пусть эти вопросы вас не беспокоят, – живо возразил мне Мирославский. – Я вам не назначаю никаких сроков, библиотеку вы сможете посещать, когда вам нужно будет; книги мы вам купим, какие вы укажете, и если вам удобнее работать у себя на дому, то вы можете располагать своим временем, как вам удобно.

Разрешение работать не на службе, а дома превзошло все мои ожидания и устраивало меня наилучшим образом. Я мог продолжать свое сотрудничество в периодических изданиях, для которых я писал до того, а также принимать участие в работах целого ряда общественных организаций, преимущественно еврейских, деятельность которых мне была по душе.

Тогда же начался «мой возврат к моему народу»: я стал ему выплачивать мой далеко не маленький долг, так как целых восемнадцать лет я был от него совершенно оторван и ничего не делал, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить его неисчислимые страдания.

Итак, в 1899 и 1900 годах начался «мой возврат к еврейскому народу». Но как я мог подойти ближе к еврейским массам, и каким образом я мог начать выплачивать им свой долг, живя в Петербурге? Надо сознаться, что это была задача весьма трудная. В то время в Петербурге жили не больше тридцати или сорока тысяч евреев, которые к тому же были разбросаны на всем пространстве колоссальной столицы и занимались самыми разнообразными делами. Большинство их составляли интеллигенты – адвокаты, врачи, инженеры, писатели, художники. Очень много еврейских студентов и студенток училось в петербургских высших учебных заведениях. Насчитывалось также в Петербурге некоторое число коммерсантов, служащих в разных торговых и промышленных предприятиях, а также ремесленников, но все перечисленные категории евреев совершенно тонули в море нееврейского населения этого самого многолюдного в России города. Вкрапленные, как песчинки, в огромный коллектив столицы, евреи не были в состоянии создать специфически еврейской атмосферы: им была чужда еврейская массовая психология и им недоставало тех особенных условий, при которых без труда можно установить, в какой именно помощи или в каком содействии нуждается весь коллектив или отдельные группы его; какие насущные потребности их ждут своего удовлетворения и как целесообразнее можно помочь этой нужде экономического ли, или духовного характера.