Читать онлайн «Очевидец Нюрнберга». Страница 23

Кейтель, гитлеровский генерал, по приказу которого погибли миллионы русских пленных, оказался честнее выступавших до него. Он, среди прочего, сказал: «Я верил [Гитлеру], я заблуждался и не был в состоянии предотвратить то, что необходимо было предотвратить».

Кальтенбруннер, отвечавший за все концентрационные лагеря, отрицал, что знал что-либо о холокосте.

Франк, бывший министр юстиции при Гитлере и впоследствии генерал-губернатор Польши, сказал: «Я хотел бы, чтобы наш народ пошел по другому пути, не тому, по которому мы вели его с Гитлером. Я прошу наш народ не упорствовать, не делать более ни шага дальше по этому пути».

Бальдур фон Ширах, руководитель гитлерюгенда, сказал: «Я хочу подтвердить нашей немецкой молодежи, что она совершенно неповинна в вырождении и извращениях гитлеровского режима. Она ничего не знала о мучениях, зверствах, совершенных немцами».

Также я присутствовал при словах Шпеера: «Немецкий народ будет презирать Гитлера и проклинать его как зачинщика всех несчастий. Мир научится не только ненавидеть диктатуру, но и бояться ее». Здесь он опять ни слова не сказал о своих действиях, когда использовал миллионы рабов для производства немецких вооружений.

Шахт, фон Папен и Фриче заявили, что не признают себя виновными в выдвинутых против них обвинениях.

Когда подсудимые закончили, судьи удалились на совещание для вынесения приговора. Перерыв длился несколько недель.

Пока мы ждали приговора, я позволил себе кое-какие светские развлечения. Помимо прочих обязанностей, я также выполнял обязанности сотрудника по связям американского обвинения с другими прибывшими на процесс делегациями. Дальше по коридору от меня находились помещения русской делегации, в числе которой была полногрудая блондинка в звании лейтенанта. У нее было свежее лицо сельской жительницы и широкая притягательная улыбка. Как-то раз я встретил ее в коридоре, и, хотя она не говорила по-немецки, английски или французски, все равно решил пригласить ее на свидание. Я нарисовал ей на листке Гранд-отель – наш центр общественной жизни и часы, которые показывали шесть часов. Она кивнула и улыбнулась, и я с волнением стал ждать приятного вечера.

Меньше чем через час ко мне в кабинет зашел русский полковник, пожал мне руку и сел. Он нарисовал женщину с погонами русского лейтенанта, часы, показывающие шесть, и домик и написал адрес. Я увидел, что это резиденция советского обвинителя. Он сказал: «Да?» – а я сказал: «Нет». Я не собирался идти на свидание в дом советского генерала. Очевидно, Советы видели в моем потенциальном романтическом свидании государственное дело. После этого мы с лейтенантом улыбались друг другу, сталкиваясь в коридоре, но так и не встретились за его пределами.

Но в Нюрнберге были и другие привлекательные женщины: британки, француженки, датчанки, американки, гражданские на службе в армии, журналистки, секретари, переводчицы. Я завел много хороших и близких друзей среди мужчин и женщин из разных делегаций. Некоторые из них остались моими друзьями на десятилетия. Но большинства уже нет в живых, потому что я был намного моложе, чем они.

Особенно тесно я подружился с Поулем Кьялке, который возглавлял датскую делегацию, а во время нацистской оккупации Дании стоял во главе подполья, служа в датской полиции. Поуль и его жена рисковали всем, чтобы сохранить верность своим убеждениям, хотя могли бы стать коллаборационистами.

Датская делегация оценила небольшую помощь, которую я оказал ей в поисках военных преступников в пределах моих обязанностей. Меня пригласили в Копенгаген познакомиться с королевским семейством, семьей Поуля и его товарищами по Сопротивлению. Личный пилот судьи Джексона доставил нас в Копенгаген на C-47. По дороге мы пролетели мимо дома Поуля, и я увидел, что перед домом стоит его жена с детьми и машет, провожая нас в Копенгаген. Это было важное событие в их жизни!

Меня пригласили на банкет в королевский дворец. Мне и не снилось, что со мной может произойти такое. На приеме перед банкетом я замечательно поговорил с неким достойным джентльменом высокого роста в белом галстуке и фраке. В конце беседы он сказал: «Прошу извинить меня, сэр. Мне пора идти прислуживать за столом».

На банкете меня посадили рядом с принцем. Вытянув из меня всю историю моей жизни, он сказал: «Вот это жизнь! Ну надо же, а я почти все время просидел принцем в этом самом дворце!» Единственное, что я смог ему ответить: «Что ж, значит, такая ваша судьба».

Нам устроили пир. Да, датчане явно припрятали кое-что от немцев! Суп, салат, рыба, мясо. одно блюдо вкуснее другого. Все это мы запивали ледяной скандинавской водкой и пивом, поднимая множество тостов за королевское семейство Дании, президента Трумэна, генерала Эйзенхауэра, премьер-министра Черчилля и судью Джексона. Наконец Поуль Кьялке предложил выпить за меня, большого и близкого друга Дании.

Я подумал, что это конец банкета, но ошибся. Через минуту нам принесли большие блюда с клубникой и взбитыми сливками, торт, кофе и коньяк. Я чуть не лопнул, потому что, не зная, что принесут потом, каждое блюдо ел так, как будто оно последнее. Теперь я понимаю поговорку: «Он жил в Дании как бог». Неофициальность мероприятия и непринужденное обаяние датского короля и королевы были заразительны.

Когда пир закончился, Поуль привез меня к себе домой на полицейской машине в сопровождении мотоциклистов. Его жена приготовила еще один парадный обед, которого я, к несчастью, не смог попробовать, настолько наелся на королевском банкете. В следующие дни меня обхаживали как победителя и героя, хотя на самом деле я оказал Дании весьма скромные услуги. Именно в то время сформировалась моя долголетняя привязанность к людям, которые стали моими добрыми друзьями, и к чудесной стране, в которую я возвращался много раз в последующие годы. Мы с Поулем оставались близкими друзьями до его смерти в 1993 году.

Датчане, небольшой и беззащитный народ, сопротивлялись злу, хотя могли стать коллаборационистами. Король Дании надел желтую звезду, приравняв себя к евреям[11]. Это привело в ярость нацистов, которые забыли запретить неевреям носить желтую звезду. Но они не могли арестовать короля. Этот самый нордический из народов презирал расизм.

Когда осенью 1946 года трибунал вынес свой приговор, я уже был студентом инженерного факультета в университете Джона Хопкинса, радуясь, что остался жив, и все еще стараясь переварить все, что мне довелось испытать. Мне повезло, невероятно повезло – на самом деле намного больше, чем арийскому мальчику из Гарделегена, которого засосало бы в гитлеровский водоворот. Я был счастлив и горд тем, что стал гражданином США, дорожил ценностями и идеалами этой свободной страны и с оптимизмом смотрел в будущее.