Читать онлайн «Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)». Страница 41

«Старец» клялся, божился, но бросить своего «врачебного искусства» не мог или не хотел.

Феофан терпел, быть может, боясь «старца», быть может, надеясь привести его к покаянию.

В феврале 1910 года Феофан, не выступая против Григория открыто, все же поднял против него кампанию.

Помощником своим он избрал своего ученика – приват-доцента академии, уже известного читателю иеромонаха Вениамина.

Газеты, хотя и очень сдержанно, но начали тоже бросаться на «блаженного старца».

Распутин, только что сделавший мне визит в Царицын, перебравшийся для своего «великого дела» в Питер, прислал мне письмо: «Голубчик! Ведь ты же ничего не видел, когда я был в Царицыне, а Феофан с Вениамином меня грязью забрасывают. А я в Царицыне только ласкал людей, и боле ничего. Войди в защиту. Григорий».

Я, правда, ничего не видевший от него в Царицыне, кроме поцелуев, не поверил рассказам о Григории отца Петра Остроумова и, не получив никакого предупреждения от Феофана даже в Великую Субботу, когда он имел возможность и даже должен был отвести меня от дружбы со «старцем», начал защищать своего друга и благодетеля, защищать без всяких корыстолюбивых намерений.

Защищал отчаянно. Поцелуи и баню я объяснял его бесстрастием, ибо искренно верил «старцу», что ему прикоснуться к женщине все равно, что к чурбану.

Два воскресенья сряду, по вечерам, я говорил пяти тысячам народа двухчасовые речи в защиту «блаженного» прозорливца…

Камер-юнкер А. Э. Пистолькорс по телеграфу из Петербурга просил меня изложить проповеди на бумаге и выслать ему для передачи «папе и маме».

Я, никогда вообще не записывавший своих проповедей, защитительные речи записал и отослал Пистолькорсу.

Скоро от него получил ответ, что речи читались государем и государыней и очень им понравились.

Но речи не понравились Л. Тихомирову и писателю М. А. Новоселову, так как я в них нападал на них за «оскорбление брата Григория», и особенно не понравились П. А. Столыпину.

По поводу моих речей Столыпин, уже к тому времени окончательно разошедшийся со «старцем», дважды входил в Синод со своим мнением.

Синод присылал Гермогену два указа о речах моих в защиту Распутина. В указах тех только утверждался факт, что тогда-то и тогда-то я в монастырском храме защищал Григория Распутина. Но ставил ли сам Столыпин и Синод защиту Распутина мне в вину, из указов неявственно.

Когда окончились дни защиты, в конце января 1910 г., я получил от Вениамина одно за другим два письма. Вениамин в тех письмах писал мне приблизительно так: «Дорогой отец Илиодор! По поручению владыки Феофана я пишу вам о следующем. Мы оба умоляем вас не защищать Григория, этого истинного дьявола и Распутина. Клянемся Богом Всемогущим, что на исповеди у владыки Феофана открылись его пакостные дела. Дамы, им обиженные, и девицы В. и Т., им растленные, свидетельствуют против него.

Он, сын бесовский, нас водил в баню и нарочно уверял нас, что он бесстрастен… А потом мы поняли, что он лгал и обманывал нас. Поверьте нам, не защищайте больше его… Любящий Вас иеромонах Вениамин».

Почти одновременно с этим письмом приходит ко мне царицынская дама П. и говорит: «Вот, дорогой батюшка, мы, заметив в о. Григории кое-что неладное, – у г-жи П. есть молоденькая, красивенькая замужняя дочка, живущая у нее в доме, – послали запрос о нем к епископу Феофану в Петербург; получили письмо. Вот оно».

Я взял письмо и прочитал: «Сестра Варвара! Храни Вас Господь иметь какое-либо дело с Григорием Распутиным. Он – подлинный слуга дьявола. Епископ Феофан».

Прочитавши Вениаминовы письма и письмо Феофана П., я обратился к Распутину с письмом, прося его ответить.

Распутин писал мне: «Миленький мой Илиодорушка! Не верь ты клеветникам. Они на меня клевещут. А знаешь почему? Из зависти! Вот я ближе их стоял к царям, цари меня больше любят, а их нет. Вот они и пошли против меня, хотят свалить меня! Не верь им. Им за этот грех капут. Закроется для Феофана лазутка. Григорий».

В этот раз я Григорию не поверил. Душа моя поднялась на него. Ясные сомнения начали точить мое сердце. Я ждал новых разъяснений.

Во время этого ожидания я получил от Григория из Петербурга или из Покровского такую телеграмму: «Папа обещал золотую шапку. Григорий».

Не помню, право, что я подумал при чтении этой телеграммы. Но последовавший вскоре за этим известный визит ко мне монахини Ксении вывел меня из нерешительности и положил между мною и Григорием преграду, серьезную преграду навсегда…

С того дня я только и молил Бога о том, как бы мне развязаться со «старцем», умевшим и могшим держать пойманных друзей в своих руках…

Почуявши для себя и своих царственных друзей большую беду от выступления Феофана и громкого шума, поднятого по поводу этого выступления, Григорий энергично принялся за самооправдание. Приехавши в Петербург, он писал Вырубовой: «Здравствуй, дорогая отроковица небес! А я чем похвалюсь? Немощами. Бог да воздаст за благоденство чистоты Вашей. Писал Григорий богомолец ваш, – поруган всеми. Желал бы видеть. Остановился у Сазоновых».

Феофану заискивающе писал: «Благослови, Владыко, непотребного и прости. Поклоняюсь пред вашим смиренным саном. Ежели я огорчил – помолись и прости; будем помнить хорошую беседу, а худую забывать и молиться. А все-таки бес не столь грех, а милосердие Божие боле. Прости и благослови, как прежний единомышленник. Писал Григорий».

В другой раз «богомолец» писал Феофану так: «Благослови, владыко! Я желаю икону, которая на Невском; она вот мне и говорила, что помнишь плакала о России, это не должен забыть; как она захочет Матушка, и положить на память. Ваша воля, я говорю не от себя, так Богу угодно. Прошу, молись. Писал Григорий епископу Феофану».

Антонию, епископу Волынскому: «Благослови, владыко миленький, не обижайтесь. Я вам зла не принесу, а ежели ваших очах я пал, то молитесь. Вы наши пасемы, и пасите назиданьями и молитесь о грешном Григории; а евреи пусть ругают. Писал Григорий непотребный».

Антонию, митрополиту Петербургскому: «Благослови, миленький владыко, и прости меня! Желаю вас видеть и охотно принять назиданье из уст ваших, потому много сплетней. Но виноват, дал повод, но не сектант, а сын Православной Церкви. Все зависит от того, что бываю там у них, Высоких, – вот мое страданье. Отругивать газету не могу».

Премьер-министру Столыпину: «Добрый Господин! Пожалуйста, скажи мне и спроси у Императорских великих нашей Земли: какое я сделал зло, и они свидетели всему: ведь у их ум боле, чем у кого, и примут кого хотят, или спросят кухарку. Я думаю просто: они хотят и видят. Лучше подумать: ведь дух дышит, где хочет, не оскорбятся на то, что Бог находится, где ему хочется».