Читать онлайн «Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана». Страница 55

22 декабря 1945 года

Собирался спокойно провести вечер выходного дня, но пришел Пейдж и сказал, что послу требуется меморандум для госсекретаря по вопросу об экономическом положении Венгрии. Пришлось идти в канцелярию и работать до трех часов ночи вместе со Смитом.

23 декабря 1945 года

Утром я закончил работу над меморандумом, после чего отправился в резиденцию посла, чтобы организовать обед, на котором присутствовали Бевин и Молотов. Бевин удивил американцев и озадачил русских своим неформальным поведением. Например, когда предложили тост за короля, Бевин с юмором добавил: "И за остальных докеров" - и тут же рассказал какой-то анекдот, чтобы объяснить свою реплику. Молотов ушел сразу же по окончании обеда. Потом госсекретарь и посол занялись работой. Меморандум об экономическом положении Венгрии им так и не понадобился.

В тот же вечер в Большом театре специально для высоких иностранных гостей давали "Золушку". Я решил, что мы с Аннелизой должны быть там, и я взял два последних билета из поступивших в посольство. Когда мы приехали туда, театр был полон. В правительственной ложе пустовали места для гостей, а Молотов и его помощники ожидали их в фойе. Я поднялся в ложу, где сидели помощник и личный секретарь посла. Прождав еще около четверти часа, я с улыбкой заметил, обращаясь к секретарю посла, что наш госсекретарь, должно быть, просто забыл прийти в театр. "О нет, - ответил тот, - просто они сидят в посольстве у Гарримана, выпивают, рассказывают разные истории, и никто не решается их прервать". Я выскочил из ложи и побежал вниз, в комнату администратора, чтобы позвонить оттуда. Телефон был, к сожалению, занят, а когда он освободился и я уже собирался звонить в посольство, ко мне подошел человек в отличном синем костюме, похожем на те, которые носили сотрудники органов безопасности, и, едва заметно улыбнувшись, сказал: "Они только что выехали". Я вернулся в ложу, а через пять минут действительно появился мистер Бирнс, заставив ждать около получаса 5 тысяч человек, в том числе нескольких членов правительственной ложи.

Представление действительно было первоклассным, одним из лучших, на которых мне доводилось присутствовать, но публика держалась несколько напряженно. Я понял, что Сталин находится где-то в театре, хотя и не в правительственной ложе. Поэтому публика (кроме дипломатического корпуса), должно быть, состояла в основном из сотрудников органов безопасности, а они, я полагаю, боялись, что проявление излишнего восторга по поводу спектакля может выглядеть как отвлечение от выполнения их прямых обязанностей".

Одна из аксиом дипломатии состоит в том, что тактика и методика в ней не менее важны, чем стратегия и общая концепция. За 18 месяцев службы в Москве я испытывал неприятные эмоции не только из-за наивности идей, которые лежали в основе наших отношений с советским правительством, но и из-за тех неправильных методов, которыми мы пользовались для достижения целей. Оба указанных аспекта нашей дипломатии были, конечно, взаимосвязаны. Методика была следствием нашей концепции взаимоотношений, но заслуживала внимания и сама по себе. Кажется, именно после визита в Москву госсекретаря Бирнса я почувствовал, что мое терпение кончилось, и я решил снова, как это не раз делал прежде, взяться за перо, чтобы изложить свои взгляды на этот вопрос. Я начал писать новый доклад, посвященный некоторым специфическим аспектам советско-американских отношений, который так и остался незаконченным. (Возможно, закончить его мне помешала большая телеграмма, о которой я расскажу особо.) Этому моему неоконченному труду так и не нашлось никакого применения. Отрывок из него я включил в приложение к данной книге под названием "США и Россия". Это сочинение представляет собой первую (насколько мне известно) попытку составить свод полезных правил для всех тех, кто имеет дело со сталинским режимом.

Я предварил эти правила анализом механизма принятия решений в СССР и объяснил, что на советских участников переговоров можно, по моему убеждению, повлиять, только указав, какое значение то или иное предложение может иметь для интересов их режима. Затем я изложил сами эти правила, исходя, повторяю, из особенностей сталинского режима, как единственного российского режима, с которым я лично имел дело. Полный текст можно найти в приложении. Вот к чему сводились эти основные положения.

1. Не ведите себя с ними (русскими) дружелюбно.

2. Не говорите с ними об общности целей, которых в действительности не существует.

3. Не делайте необоснованных жестов доброй воли.

4. Не обращайтесь к русским ни с какими запросами иначе, как дав понять, что вы на практике выразите недовольство, если просьба не будет удовлетворена.

5. Ставьте вопросы на нормальном уровне и требуйте, чтобы русские несли полную ответственность за свои действия на этом уровне.

6. Не поощряйте обмена мнениями с русскими на высшем уровне, если инициатива не исходит с их стороны по крайней мере на 50 процентов.

7. Не бойтесь использовать "тяжелое вооружение" даже по проблемам, казалось бы, меньшей важности.

8. Не бойтесь публичного обсуждения серьезных разногласий.

9. Все наши правительственные, а также частные отношения с Россией, на которые может повлиять правительство, следует координировать с нашей политикой в целом.

10. Следует укреплять, расширять и поддерживать уровень нашего представительства в России.

У человека, изучающего советско-американские отношения, который прочтет сегодня эти правила, возникнет, конечно, два вопроса: во-первых, применялись ли эти правила в последующие годы и продолжают ли они применяться сегодня; во-вторых, применимы ли они вообще в наши дни, когда Сталина уже нет и в мире произошло столько изменений. На оба эти вопроса я отвечу: "только частично". Но пояснить этот ответ более подробно значило бы забегать вперед.

В середине февраля 1946 года я простудился и заболел, причем болезнь протекала с высокой температурой и сопровождалась воспалением верхнечелюстных пазух и зубной болью. К этому следует добавить осложнение от применения лекарств. Посол снова отсутствовал - он уже готовился покинуть свой пост, а я опять замещал его. В таких условиях, конечно, я очень тяготился своими повседневными обязанностями.

Как раз в это время пришла одна официальная бумага, снова вызвавшая у меня отчаяние, но на этот раз причиной тому было не советское правительство, а наше собственное. Из Вашингтона поступила телеграмма с сообщением, что русские отказываются следовать рекомендациям Всемирного банка и Международного валютного фонда. Телеграмма, очевидно, была инспирирована нашим министерством финансов. У меня сложилось впечатление, что никто в Вашингтоне не был так наивен в своих надеждах на сотрудничество с Россией, как наши финансисты. Теперь они, похоже, поняли свое заблуждение, и послание из Вашингтона просто отразило жалобу, с которой, вероятно, обратилось в Белый дом наше министерство финансов.