Читать онлайн «Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана». Страница 127

Бедный Мануильский. Годы действительно прошли. Сорванные со своих мест камни можно сейчас найти повсеместно - и в социалистическом Киеве, и в капиталистическом Лондоне. И кошмарным сном XX века является не капитализм, а война и оккупация. Понимал ли он, что его анализ был неверным? Сожалел ли о своих словах, сказанных в 1939 году?

Личности, о которых я только что упомянул, были связаны официальными дипломатическими отношениями России с западным миром. В своей работе они контактировали с иностранцами и имели доступ к иностранной прессе и литературе. Скорее всего, это в определенной степени расширило их кругозор. А что можно сказать о других лидерах режима, голос которых был значительно громче, чем у этой четверки, за исключением разве только Молотова? Я имею в виду Берию, Жданова, Щербакова, Андреева, Кагановича и им подобных. Какой совет в вопросах внешней политики они могли дать Сталину?

Эти советские лидеры внешний мир знали мало. Не было у них и личных связей с иностранными государственными деятелями. У них международная жизнь, как политическая, так и экономическая, не вызывала никаких ассоциаций, они целиком и полностью занимались вопросами безопасности России и ее внутренней жизни. Возможно, хотя и вряд ли, концепции этих людей могли иногда приближаться к реалиям действительности, а оценки быть близки к истинным, однако независимый подход к таким оценкам никогда не был сильной стороной коммунистических лидеров. Имеется целый ряд доказательств, что они часто становились жертвами собственных лозунгов, рабами своей же пропаганды. Сохранять здравый смысл в том сумбуре пропаганды и самовнушения, с которыми Россия за прошедшие 20 лет обращалась к миру, было непросто даже для космополитически мысливших ученых и философов. Люди же, о которых идет речь, таковыми и не были. Одному Богу известно, какие представления вызывало у них то, что они слышали о жизни за российскими рубежами, к каким выводам они приходили и какие рекомендации могли давать, исходя из этих соображений.

Вместе с тем имеются серьезные доказательства гипотетичности воздействия такого влияния на Кремль, в котором на первое место выходили меры по сохранению и обеспечению сурового полицейского режима, оттесняя развитие международных связей с зарубежными странами, за исключением тех, что осуществлялись по инициативе самой России. В этих условиях сохранялись конспиративный характер коммунистической партии, секретность деятельности государственного аппарата, изоляция народа от внешнего влияния, поддержание в нем недоверия к внешнему миру и чувства зависимости от советского режима, требование к строжайшему ограничению деятельности иностранцев в Советском Союзе и использование любых средств для сокрытия советской реальности от международного взгляда.

Есть основание полагать, что это влияние основывалось на определенной степени контроля за информацией, которую получал Сталин. Собственно говоря, в отношениях русских людей с иностранцами по сравнению с тем, что было семь лет тому назад, существенных сдвигов не произошло. Представители союзников России испытывали к себе не меньшую подозрительность, чем к немцам в дни, когда развернулась яростная антифашистская полемика в прессе накануне заключения пакта о ненападении. Но как бы то ни было, у нас нет никаких оснований делать вывод, что это решение означало победу изоляционистов. Преобладающее мнение населения страны было все же против этого, поэтому, по моему мнению, проблема требовала самого внимательного изучения после окончания войны. Так развивались события в международной жизни. Несомненно, они были сбалансированы многими людьми, придерживавшимися более здоровой, благоразумной и более ценной концепции о миссии России в мире. Но то, что такая ксенофобная группа продолжала существовать и имела решающий голос на секретных совещаниях в Кремле, очевидно. Не менее ясно и то обстоятельство, что она и не собиралась прислушиваться к мнению и аргументам представителей внешнего мира.

И пока такая ситуация продолжалась, великие западные державы были вынуждены неизбежно учитывать подобную ненадежную позицию России в своих с ней отношениях. Они никогда не знали, не докладывали ли Сталину неизвестные для них люди, действующие по неясным для них мотивам, информацию отрицательного для Запада характера, которую они не могли подкорректировать, не имея возможности привести надлежащую аргументацию. А коль скоро такая вероятность существовала и не создавалась благожелательная атмосфера для обмена мнениями, возникает вопрос, возможно ли вообще установление истинно дружеских, прочных и обязательных для обеих сторон отношений.

Среди иностранных представителей в Москве были люди доброй воли, через которых связь России с внешним миром все же налаживалась, вселяя надежды на лучшее будущее. Своей терпеливой работой они помогали распутывать бесконечный клубок недоразумений и трудностей, лежавший на пути установления добрососедских отношений России с другими странами. Можно было надеяться, что они продолжат свою работу, исходя из убежденности в величии русского народа и ценности для всего мира русских талантов. Однако в глубине души они все хорошо знали: пока не сломают китайскую стену в умах и настроениях советских людей, воздвигнутую на деловом поприще, пока не проложат новые дороги для установления тесных контактов и расширения поля зрения между Кремлем и внешним миром, у них нет никакой гарантии, что их усилия принесут успех и что неправильное использование огромных созидательных возможностей России не приведет к трагедии, а то и к угрозе для всей западной цивилизации.

Россия тех лет даже в большей степени, чем раньше, представляла собой загадку для западного мира. Простые американцы считали, что это происходит из-за незнания о России "всей правды". Но они заблуждались. Дело заключалось не в недостатке знаний, а в том, что мы не в состоянии правильно понять и оценить то, что видели в России.

В первую очередь мы не понимали роли противоречий в русской жизни. Англосаксонцы стремились устранить любые противоречия, примирить противоположные мнения и элементы, добиться усредненного выхода из положения в качестве основы для жизни. Русский же человек привык действовать экстремально и не имел никакого желания примирять противоречия, с которыми смирился. Вот - суть России. Запад и Восток, Тихий океан и Атлантика, Арктика и тропики, чрезвычайный холод и нестерпимая жара, исключительная медлительность и внезапный взрыв энергии, необычная жестокость и столь же необычная доброта и любезность, показное богатство и унылая бедность и нищета, страстная ксенофобия и острое желание установления контактов с внешним миром, огромная власть и раболепство, одновременная любовь и ненависть к одному и тому же объекту - вот только некоторые противоречия, характерные для русского народа. Россиянин не старался от них избавиться, так как привык жить с ними. Для него они - своеобразная примесь и что-то вроде приправы к жизни. Он даже воспринимал их философски, зная, что в состоянии с ними справиться и по возможности извлечь пользу. Вполне возможно, что он предполагал подвергнуть их в отдаленном будущем синтезу, в результате чего могло получиться нечто ужасное, еще не виденное миром. Но в данное время он продолжал жить с ними, испытывая привкус риска и авантюры при осознанности наличия определенного опыта, подобно тем чувствам, которые обуревают молодых людей на первых порах влюбленности.