Читать онлайн «Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана». Страница 101

Поскольку в статье даже не сделалось попытки ознакомить правительства Франции и Англии с моей концепцией и рациональной стороной плана А, она, скорее всего, могла напугать их и настроить против плана. И реакцию их можно было предвидеть. Французы, например, встали на дыбы подобно испуганной лошади. Их тревога была настолько большой, что Джессап посчитал необходимым на следующее утро после своего прибытия в Париж срочно навестить французского министра иностранных дел Робера Шумана и заверить его, что статья эта лишена оснований. Некое высокое французское официальное лицо заявило корреспонденту "Нью-Йорк тайме" в Париже: "...Если статья предназначалась для того, чтобы напугать Францию и заставить ее отказаться от солидарности с западными державами, на которую она недавно пошла, то целью ее было освобождение большей части Германии от союзной оккупации еще до заключения мирного договора".

(Высокопоставленный чиновник добавил несколько абсурдно, что "многие немцы подверглись бы смертельной опасности со стороны националистических или нацистских организаций в случае отвода войск западных держав на побережье".)

Неизбежная задача Джессапа и Болена при таких обстоятельствах заверение французов и англичан в том, что эта идея не имеет поддержки в нашем правительстве и что статью не следует принимать всерьез. Такой бесчестный поступок дал ложное толкование - не знаю уж к лучшему или худшему - моим усилиям, направленным на то, чтобы воспрепятствовать самоизоляции нашего правительства и занятию им такой позиции, которая со временем превратилась бы в барьер при решении вопроса о выводе войск из Германии и Европы, и побудить его принять решение, позволившее бы сохранить возможность достижения четырехстороннего соглашения по этому вопросу.

А что же было в действительности предложено западной стороной в Париже в мае 1949 года на совещании министров иностранных дел? В итоге все предложения свелись к тому, что если различные земли советской зоны оккупации проявили бы стремление к вступлению в западногерманскую федерацию на условиях Лондонской программы, а советские ставленники в этих регионах позволили бы им сделать это, то мы любезно не стали бы препятствовать такому процессу. Изучая данную проблему, наша группа планирования пришла к выводу, что подобная постановка вопроса, в случае ее принятия советским правительством, сработала бы односторонне в пользу западных держав и означала бы потерю Советским Союзом своих позиций в Германии и, следовательно, была бы нереальной, как нереальна идея создания на территории, оккупированной советскими войсками, демократической политической системы, находившейся бы под контролем межсоюзнической администрации или какого-то другого органа, в который входил бы и главнокомандующий советскими войсками.

Спустя несколько лет Ачесон публично возвратился к вопросу нашего несогласия с его политикой в отношении Германии в то время. Это несогласие возрастало в последующие годы сначала при принятии решения о перевооружении Западной Германии и включении ее в качестве полноправного члена в Североатлантический альянс, а затем при принятии решения уже советом НАТО в 1957 году о строительстве обороны Германии и континентальных членов НАТО на основе ядерного оружия.

Что же касается 1949 года, то наше несогласие касалось в первую очередь не столько долгосрочных намерений, сколько целесообразности и важности ближайших планов. Вообще-то я, как в то время, так и сейчас, испытывал определенные симпатии к позициям Ачесона, поскольку на нем лежала большая ответственность. Лондонская программа, переданная ему в сформулированном виде, еще задолго до того, как он стал госсекретарем, означала и для него совершившийся факт. Поставить ее под угрозу срыва было для него нелегким делом. На нем лежала обязанность сохранения западного единства, консолидации и улучшения политических и экономических условий в Западной Германии, а также недопущения действий, которые способствовали бы росту недоверия и имеющихся опасений западноевропейских союзников. Да и немедленного согласия русских на принятие плана А в то время ожидать было нельзя. С другой же стороны, бесстыдное проталкивание его могло легко дезориентировать и вызвать тревогу у западников. Поэтому предлагать ему манипулировать этими предложениями при тех обстоятельствах было непросто.

Серьезные же разногласия у нас имелись по таким вопросам, как: необходимость сохранения достаточно большой гибкости в наших отношениях с русскими - чтобы создание нового западногерманского правительства не положило этому конец и не стало непреодолимым препятствием в достижении желательных соглашений с Россией; необходимость постоянного поиска новых путей и недопущения формальностей при рассмотрении с французскими и английскими союзниками проблем будущей Европы - при этом основной упор должен быть сделан на вопросе военной оккупации (военную администрацию я считал политически безграмотной и коррумпированной и к тому же еще и недостаточно дисциплинированной).

Эти разногласия отражали разницу наших подходов к рассматривавшимся проблемам. Он, никогда не живший в странах Восточной Европы и тем более в России (скорее всего разделявший взгляды З. Фрейда, что народы, населяющие территорию восточнее Эльбы, "были крещены совсем недавно да и плохо"), считал возможным достичь договоренности с русскими о выводе их войск из восточной зоны Германии, не имевшей слишком большого значения, уделяя в то же время исключительное внимание нашей оккупационной администрации в Западной Германии и единству западных союзников. Я же, памятуя свое длительное пребывание как в Германии, так и в России, полагал, что деятельность нашей оккупационной администрации в Западной Германии должна носить временный характер, и возлагал большие надежды на то, что Россия в один прекрасный день уйдет из сердца континента, пытаясь не допустить занятия нашим правительством такой позиции, которая грозила бы разрушением самой возможности достижения договоренности о выводе войск через какой-то промежуток времени.

Ныне, в ретроспективе 18 лет, все эти проблемы представляются мне в несколько ином ракурсе, чем в то время. Я даже считаю, что мои взгляды и оценки исходили из достойных сожаления не совсем правильных расчетов. Я, в частности, допускал преувеличение недостатков и пороков, а также несоответствие предъявлявшимся требованиям нашей военной администрации, слишком трагично и болезненно воспринимал аспекты ее взаимоотношений с немцами, переживая, наверное, более самих немцев ее ляпсусы и просчеты. К тому же я слишком пессимистично относился к перспективам возрождения и процветания западных зон оккупации в результате осуществления Лондонской программы. Более того, мне казалось, что для передачи основных полномочий немцам нашей военной администрации потребуется гораздо больше времени. И наконец, я переоценил опасность, в которой находились западные секторы Берлина, пребывая в коммунистическом окружении. Политические успехи Лондонской программы и "экономическое чудо", начавшееся вскоре в Западной Германии, исторически подкорректировали мои взгляды и оценки 1949 года.