Читать онлайн «В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста». Страница 4

Так выглядит история моей жизни в изображении «свободного голоса западного мира свободы». К сожалению, однако, ни мой отец, ни моя мать, ни я сам никогда не имели удовольствия познакомиться с «маньчжурским Харбином». И, будучи поборником правды, я должен также признаться, что в двадцатилетнем возрасте мне потребовалось немало усилий и времени, чтобы хоть мало-мальски овладеть русским языком. Насколько легче было бы мне, если бы я действительно усвоил русский язык в раннем детстве. И я не имел чести быть гражданином Советского Союза. Я никогда не являлся членом организации молодых коммунистов, а также редактором высокоуважаемой газеты «Фрайес Дойчланд» или пропагандистом в советских лагерях для военнопленных.

Но я действительно появился на свет в 1907 году, хотя и не в «маньчжурском Харбине».

Я, естественно, ломал голову над тем, как, собственно, могло «восточное бюро» СДПГ додуматься до того, чтобы объявить, что я родился в «маньчжурском Харбине». Почему же тогда не в Иркутске или Новосибирске или не в Московском Кремле?

Могу, собственно, предположить, что здесь, возможно, была следующая взаимосвязь:

Во время женевского совещания министров иностранных дел (1959 год) мне выпали честь и удовольствие почти ежедневно излагать на пресс-конференциях позицию социалистического немецкого государства по обсуждавшимся на совещании вопросам. Таким образом, в мои обязанности входило и поддержание контактов с представителями зарубежной прессы.

Однажды ко мне явился редактор австрийской социал-демократической газеты. Я не знал, что этот человек также занимался фабрикацией лжи для уже упоминавшегося «восточного бюро», которую оно использовало в своей «холодной войне» против ГДР. Он задал мне также несколько вопросов, касавшихся моей биографии: когда и где я родился, почему я сделал не то, а это и т.д. и т.п. Я назвал ему место своего рождения – Пройсиш-Херби – и терпеливо ответил на все его вопросы. Но поскольку этот представитель «свободного голоса западного мира свободы», очевидно, счел, что селение с названием Пройсиш-Херби вообще не могло существовать, он превратил его в «маньчжурский Харбин», получив, таким образом, хлесткий факт для своего памфлета о представителе социалистического немецкого государства.

Однако не имеет смысла, видимо, продолжать эту ненужную полемику. Я хочу поведать своим благосклонным читателям, откуда я действительно родом и как я стал коммунистом.

Итак, я действительно появился на свет в 1907 году. Это произошло в затерявшемся уголке кайзеровской Германии, в Пройсиш-Херби, в небольшом доме железнодорожной станции на тогдашней германо-российской границе. Совсем рядом в направлении на восток находилась пограничная станция России Русские Щербы. Мой отец, Пауль Кегель, выходец из семьи железнодорожника-стрелочника, тоже стал железнодорожником и ко времени, когда я появился на сцене всемирной истории, дослужился до начальника станции Пройсиш-Херби. Моя мать, Элизабет Кегель, происходившая из многодетной семьи крестьянина, владельца небольшого сельского трактира под Познанью, занималась только домашним хозяйством, как это бывало тогда обычно в семьях прусских чиновников с минимальным жалованьем. Всю свою жизнь она с огромным самопожертвованием стремилась свести концы с концами, чтобы на скудные доходы скромного железнодорожного чиновника прокормить семью, в которой скоро стало пять человек.

Неподалеку от германо-российской границы тогда пролегала и германо-австрийская граница. На одной из железнодорожных станций там за несколько лет до меня родился мой старший брат Курт, а младший брат Рудольф появился на свет в находившемся в Верхней Силезии Катовице.

В таких условиях, естественно, в Верхней Силезии было место, где Австрия, Россия и Германия соприкасались. Здесь, говорят, когда-то состоялась встреча монархов трех европейских великих держав – все они были самодержцами милостью божьей, вполне по-земному наживавшимися на результатах трех разделов Польши. Понятно, что в целях процветания в этой глуши туризма предприимчивый хозяин местного кабачка дал ему высокопарное название «Уголок трех императоров».

После первой мировой войны и возрождения польского государства Пройсиш-Херби и Русские Щербы были объединены в один поселок – Великие Щербы. В 1939 году, накануне второй мировой войны, станция Великие Щербы вдруг получила известность. Ее название даже мелькало в заголовках польских, немецких и французских газет, так как именно здесь начиналась первая железная дорога, связывавшая верхнесилезскую промышленную область Польши и очень еще молодой тогда польский порт на Балтийском море Гдыню. Строительство указанной железной дороги, имевшее чрезвычайно большое политическое и экономическое значение, было осуществлено при значительном участии французского капитала. Сегодня эта узловая железнодорожная станция называется просто Щербы – так, по крайней мере, она значится в моем польском автодорожном атласе.

Так обстоит дело с моим действительным местом рождения, Пройсиш-Херби, находившимся в Верхней Силезии и располагавшимся на бывшей германо-российской границе, поблизости от Русских Щербов и монархической Австро-Венгрии. И хотя я не провел там даже полного первого года своей жизни, одно тогдашнее событие, о котором я знал по рассказам, живо сохранилось у меня в памяти – в этом событии я играл пассивную роль. Когда моя мать бывала в приподнятом настроении, она описанием этого события веселила наших родных и знакомых. Чтобы немного разгрузиться от повседневных дел, она иногда прибегала к услугам соседской девочки, которой едва исполнилось пятнадцать лет. За довольно скромное вознаграждение она отправляла с этой девочкой на прогулку лежавшего в коляске младенца. Как-то мать обратила внимание на то, что после таких выездов я вел себя необычно мирно. О причине этого феномена мать догадалась лишь постепенно. Сообразительная девочка прибегала к довольно простому, но, говорят, широко применявшемуся в тогдашней Верхней Силезии средству успокоения строптивых младенцев. Когда мне почему-либо становилось не по себе и я начинал орать, то вместо соски она совала мне в рот маленький полотняный мешочек с сахаром, предварительно обмакнув его в водку. Своей стойкостью в более зрелом возрасте по отношению к крепким спиртным напиткам я, очевидно, обязан и этой столь рано начатой интенсивной тренировке. Однако моя мать сочла ее почему-то совсем нецелесообразной и рассталась со смышленой помощницей.

Затем моего отца перевели в Катовице, где он получил место в управлении железной дороги и где я в августе 1914 года, через несколько дней после начала первой мировой войны, пошел в первый класс местного реального училища. Известие о начале войны застало моего старшего брата Курта и меня в Бенчене (теперь Збоншинь) недалеко от Позена (теперь это Познань), где мы проводили каникулы у дедушки и бабушки.