Читать онлайн «Автомат Калашникова. Символ России». Страница 38

У руководителей цеха вошло в практику откладывать изготовление опытных деталей на недели, а некоторые из них – и на долгие месяцы. Подобная практика стала системой работы отдела и цеха, что создало крайне нетерпимое положение с ведением опытных работ.

В защиту установившегося порядка руководители ОГК и цеха каждый раз выставляют причины систематической перегрузки цеха серийными заказами.

Начиная с 1949 года практика показала, что ведение опытных тем в установившемся в отделе порядке постоянно приводило к срыву выполнения работ.

Учитывая значительное количество и большую важность опытных работ, утвержденных на 1952 год, прошу Вас дать соответствующее указание о выделении ряда цеховых работников, закрепив их в спецгруппе, чтобы они подчинялись бы только руководителям опытных тем.

Считаю, что только при таких условиях возможно будет успешно вести опытно-конструкторские работы».

С подобным письмом, в котором в каждом абзаце звучала боль за состояние опытных работ, я обратился и в Министерство вооружения.

Михаил Калашников с друзьями возле автомобиля «Победа», приобретенном на Сталинскую премию. Начало 1950-х гг.

В министерстве среагировали на мое обращение очень быстро. Уже через две недели на завод пришло письменное предписание выделить в мое распоряжение квалифицированных рабочих и обеспечить работы срочным исполнением. Это вызвало раздражение у руководства завода и опытного цеха. Однако не выполнить предписание министерства на предприятии все же не осмелились. Состоялся приказ, в котором определялось, кто из рабочих будет помогать мне в опытно-конструкторских работах. Но приказ, как выяснилось, оказался лишь формальным ответом на указание министерства. Практически же не было дня, чтобы он не нарушался. Специалистов без моего ведома то и дело отрывали на выполнение других заказов. На мой вопрос, почему подобное происходит, начальник опытного цеха только разводил руками и, отводя взгляд, вздыхал:

– Таков приказ директора.

Ссылался он на директора К.А. Тихонова не случайно. К сожалению, Константин Алексеевич не очень благоволил к конструкторам-оружейникам. Ему, видимо, казалось, что мы только хлопот прибавляем. Вечно поглощенный производственными заботами, он с неохотой выкраивал время для наших личных с ним встреч. В отделе и цехе, где мы трудились, почти не появлялся.

С одной стороны, понять директора можно: он руководил крупнейшим на Урале машиностроительным предприятием. Кроме оружия, завод выпускал технику для народного хозяйства. К тому же во многих цехах шла реконструкция, на производство мирной продукции переналаживались многие технологические линии, во время войны загруженные выпуском военной техники и вооружения.

Понять, повторяю, сложившуюся ситуацию мы могли. Но не могли принять позицию, занимаемую К.А. Тихоновым по отношению ко всему новому, что появлялось у разработчиков оружия.

После конфликта с начальником опытного цеха и после того как главный инженер А.Я. Фишер, на имя которого я подавал докладную, не предпринял фактически никаких серьезных практических шагов, мне ничего не оставалось делать, как искать личного контакта с директором завода. Тем более что у меня накопились вопросы, поставленные передо мной как депутатом Верховного Совета СССР избирателями. Немало проблем было и у работников завода, искавших помощи у депутата, работавшего на одном с ними предприятии. Решение многих из них находилось в компетенции директора завода.

И начал я разговор с К.А. Тихоновым с жалоб, просьб, заявлений, высказанных мне избирателями в ходе приема. Самыми больными вопросами были социальные – обеспечение жильем и трудоустройством. Особенно нуждались воины, демобилизованные из армии, большинство из которых, пройдя фронтовыми дорогами, служили по пять – семь лет и после войны. Их врастание в рабочий коллектив складывалось нередко весьма тяжело.

О судьбе одного из них – Л.Л. Шемякина я и повел сразу речь. Вернулся фронтовик домой, а жить, по сути, негде. Маленькая десятиметровка на четверых – вот и весь комфорт. Вповалку на полу спали и взрослые, и дети. К тому же дом в аварийном состоянии. Да и на работе у недавнего солдата что-то не заладилось.

Пока я излагал суть проблемы, директор завода сосредоточенно крутил в пальцах карандаш. Выслушав, аккуратно положил его, выдвинул ящик стола и достал папку.

– Ты знаешь, сколько у меня здесь таких заявлений? Десятки. Понимаешь, десятки… Где я возьму квартиру для твоего Шемякина, если в войну жилья ни метра не построили, а после войны по крохам жилплощадь росла, все средства на реконструкцию завода уходили? – Тихонов положил папку на ладонь, поднес к уху, будто прислушиваясь к собранной в ней боли человеческих просьб.

– Но Шемякину, считаю, надо обязательно помочь, Константин Алексеевич, – настаивал я на своем. – Иначе человек, не найдя поддержки, может сломаться. Наше участие прибавит ему сил.

– Скажи, а кто поможет мне в срок запустить новый конвейер на нашем главном производстве? Может, ты? Тут и твои высокие депутатские полномочия не принесут пользы, – устало и как-то грустно произнес директор завода. – Сверху все жмут: «Давай!», все грозят карами: «Пеняй на себя, если не исполнишь в срок». У кого мне-то найти поддержку, чтобы не сломаться?

Да, Константину Алексеевичу завидовать было нечего. На его плечах лежал огромный груз ответственности. И этот груз катил на него своеобразным конвейером, безостановочно и каждодневно, волей-неволей заслоняя собой заботы и нужды конкретных людей, тех, кто напряженным трудом обеспечивал непрерывность производственного процесса.

– Так как же решим с Шемякиным? – напомнил я директору завода.

– Ты прав, надо сохранить для завода хорошего специалиста, а для семьи – сына, мужа, отца. У нас и так война отняла немало толковых мужиков. Считай, что вопрос с Шемякиным мы утрясли. Высказывай быстро следующую проблему. Времени у меня в обрез, – взглянул на часы Тихонов.

Пока я был полностью поглощен разработкой оружия, неистово увлечен конструкторской деятельностью, социальные проблемы, признаюсь, не жгли мою душу. Но вот избрали меня депутатом высшего законодательного органа нашей страны, доверили решать вопросы на государственном уровне, пошли ко мне люди со своими горестями, бедами, предложениями, и я все острее воспринимал факты социальной несправедливости, правовой незащищенности человека.

По мере возможности старался обязательно помочь тем, кто обращался ко мне. К сожалению, рычаги реальной власти находились не у народных избранников, а у хозяйственников, партийно-административных работников. Депутату приходилось идти к ним на поклон. Таковы были социальные гримасы того времени.