Читать онлайн ««Огонек»-nostalgia: проигравшие победители». Страница 81

Как всегда на Руси, нас губит нетерпение. Мы не используем билет, который нам выпадает — торопимся обогнать время и, в конечном итоге, ставим под удар дело. Так произошло с нами, нечто подобное случилось и с Тихоновым. Двое из его подопечных решили, что уже достаточно нагрузились теоретически и пора испытать себя на практике. Один из них по фамилии Ильин — на вид плотный, лобастый, грузный не по годам, отличался фундаментальностью подхода, вгрызался в Маркса особо старательно и отличался несокрушимостью в споре. Другой — легкий, ироничный, артистично парировал доводы друга, был остроумен и носил фамилию Хайтин. Эти двое работали в ленинградском НИИ, в сверхсекретном «ящике», где все, что касается марксизма, было кондово и железобетонно. Но так казалось на поверхности. На самом деле в среде научной молодежи, в лабораториях института шла своя не видимая кадровикам жизнь. В итоге, Ильин и Хайтин и еще несколько их единомышленников с помощью обычных выборов пришли к власти в первичной организации и стали воплощать на практике свое понимание марксизма, как они освоили его в кружке у Тихонова.

Первым делом они принялись выпускать свою стенную газету, назвав ее двусмысленно «Разбег». Писали о гнусных порядках в институте и КБ, сыпали цитатами из ранних работ Ленина. Первые недели местное комсомольское, да и партийное, начальство было парализовано наглостью ребят. Публика же была в восторге: читали, обсуждали на всех этажах. Когда состояние шока прошло, ленинградский обком комсомола жестоко расправился с активистами из НИИ. Ильина и Хайтина вышибли из комсомола, заодно еще кое-кого, чтобы не было повадно. И, конечно, выгнали с работы. Словом, растерли в порошок. На помощь им и послала меня Инга Преловская — для этого ей хватило интеллигентной души и либеральных взглядов, но этого не достаточно, чтобы отстоять статью, когда я привез ее из Ленинграда. Мы не смогли защитить ребят.

В тот свой приезд я познакомился с Александром Тихоновым и «бабой Зиной», вдохновительницей и опорой ленинградской идейной оппозиции.

Не заставила себя ждать расправа и над Тихоновым. Приговор был жесток: вон из партии! И Саша уехал из колыбели революции, где наводили стерильную чистоту правившие бал комсомольские секретари Николаев и Тупикин.

Несколько лет я получал письма из Татарии, из Альметьевска. Нет худа без добра: Тихонов защитил кандидатскую, а потом и докторскую. Мы друзья уже много лет. Сколько воды с тех пор утекло, сколько переговорено разговоров долгими прогулками в Москве и Ленинграде. Биография нашей дружбы — это история кухонных посиделок. Понятно, когда возник замысел Соляриса, моим заветным помыслом было втянуть Тихонова в круг нашего общения, а через него и кое-кого из ленинградцев. Каково же было мое удивление, когда я получил отказ — Тихонов не захотел встречаться с Карпинским. Не зря говорят: за битого двух небитых дают.

Тихонов выслушал наш рассказ, вздохнул горестно. Мы размышляли над вечным русским вопросом: что делать? Не что делать нам конкретно — мне и Игорю, а что делать теперь в журналистике — ее ли время?

Тихонов сказал:

— Журналистика выпадает сегодня из сферы социально активного действия.

Я вспомнил, как поехал по письму в командировку в деревню Волчье под Ельцом. Там директриса сельской школенки, безжалостная садистка, форменным образом издевалась над школьниками — их заставляли работать на учительских огородах, воровали у них продукты, отпускаемое им из совхоза молоко, а главное — учили кое-как и морально развращали. Нашелся-таки учитель — один в поле воин, который поднялся против порядков, но его оболгали, спровоцировали на драку, да и сдали в милицию. Но не тут-то было! Двое ребятишек, мальчик и девочка, сочинили письмо в Москву — его-то я и получил. Весьма распространенная ситуация, когда в редакционной почте обнаруживается вот такой крик души. Если что и было доброго в старой «Комсомольской правде», так вот это неписанное правило — защищать «маленького человека», кто бы он ни был, взрослый, ребенок. «На том стоим!» — любил повторять один из тех, у кого мы учились, Виталий Ганюшкин. Этот принцип я усвоил, и среди многоумных теоретических изысканий в рамках программы, которую мы реализовывали в «Молодом коммунисте», я иногда запускал в печать конкретный журналистский материал-расследование, когда звучал сигнал SOS и находился охотник броситься на помощь. Иногда такую роль приходилось выполнять самому, как в случае со школьниками из деревни Волчье. Мы тогда добились — директрису сняли с работы, она от позора куда-то скрылась. Я переходил из кабинетов начальства, где вел битвы с дамочками из отдела народного образования, соревнуясь с ними в демагогии, — в избы, где жили дети со своими родителями, и видел, как сверкают надеждой глазенки ребят и какой благодарностью светятся глаза взрослых — к ним никогда еще не приезжал «корреспондент», как они выражались, из самой Москвы. Волчье под Ельцом оказалось чудовищной глушью.

Я сказал Тихонову, что какая-то польза от нас, журналистов, еще наверное есть. Работать в обычной прессе, но честно.

— Честную журналистику вы и завалили, — вздохнул Тихонов.

— Тут ты прав. Был островок, мы его угробили.

Мне было жаль журнала. Но я понимал: все равно мы действовали в рамках цековского официоза, и читал нас узкий круг — ужайший! А сколько чепухи можно было найти под одной с нами обложкой!

Мы поменялись с Тихоновым ролями. Теперь я сомневался в пользе — была ли она от нас, а он меня успокаивал.

— Это было начало, — сказал он.

— Помнишь статью «Отречение от иллюзий», которую написал Игорь? Ее еще надо было найти в мусоре, поставляемом Скорупой, Заречкиным, Чурбановым. Да и как ни хороша статья, а ведь чисто пропагандистская работа, так ведь?

— Принижаешь значение, принижаешь, — защищал меня Тихонов от меня же самого. — Задним числом принижаешь! То, что вы делали, имело колоссальное значение. В относительно спокойной обстановке — когда люди не выходят на баррикады — такое поддержание тонуса очень важно. Сотни читателей появились бы у вас, а может быть, тысячи. И если бы за такую деятельность разгромили вас, тогда не обидно. Разгромили бы за дело. Появилось бы новое течение в комсомоле — «младокоммунисты». А то?..

— Ты хочешь сказать, милый мой Саша, что мы с Карпинским в принципе не тем делом занялись, да? Надо было продолжать выпускать легальный журнал?

— Ладно об этом, — попробовал отмахнуться Тихонов. — Как ты сам-то дилемму решил?

— Чем буду заниматься?

— Ну да. Я помню, как воодушевил тебя журнал. Вселил надежду.